Рывок в будущее (СИ) - Марков-Бабкин Владимир
Впрочем, что мне тётку судить-рядить. С её подъюбочниками пусть муж разбирается.
У меня и без страстей их дел полно.
Христофор Антонович — вот тоже судьбы не корит. Торгуется за какой-то отрез ткани. Не то, чтобы отчаянно торгуется, но весьма азартно. Хочет порадовать Варвару Ивановну. Дело правильное. Жену надо радовать.
Вздыхаю, глядя на Миниха.
Тётушка ему воинских чинов не вернула, но дала горный чин берггауптмана. И расщедрилась выплатить зарплату по сему полковничьему чину за восемь лет. Так что, по здешним местам, Миних и при деньгах, и в чине весьма солидном. Тому же Клеопину срочно через ступень дали берграта, да и кто ниже сидел подросли немного. Так что землякам от меня уже хоть маленькая, но польза.
Только меня, немца, коробит от постоянных наименований на немецком? Чины, звания, должности, инструменты. Неужели мы, русские, не в состоянии, найти свой аналог названия? Почему у нас паровоз — это паровоз, самолёт — это самолёт, а вот танк — обязательно «танк»? Нет, я всё понимаю, у меня тоже в продаже термос, термоштоф и термокружка. Но, там, хотя бы латынь. Ладно, Бог с ним, с танком, но «берграт» или «бергауптман»? Какого, спрашивается, гауптмана? Зачем нам все эти гиттенфервалтеры? Мерчендайзеры? Менеджеры? У нас что — слов в русском языке нет?
Иногда зла просто не хватает. Тут вопрос не только в патриотизме, а просто в элементарном самоуважении. Почему у немцев танк — Panzer? Не Tank? А на французском Char, а не Tank? Что у нас за глупая привычка — тянуть всё заграничное? Импортное — значит, крутое. Правильное…
С деда Великого это повелось? Или с Ивана Третьего? Ещё раньше?
Я пока серьёзно завис в чайных рядах. Выбор здесь замечательный. Да и заказать, если знаешь, что хочешь можно. Расспросил купцов. Выбрал товар. На будущий год задаток небольшой дал. Хотя, как прознали кто я, бесплатно одарить были готовы. Как сказал один из чайников: «Ты, Государь, своим чайным мастерством уже и в Китае известный, а на то в разы обороты нам поднял».
В общем, еле уговорил их взять символический, по сути, задаток. Будут у меня теперь по кяхтинской цене прямые поставки ко Двору Моего Императорского и Королевского Высочества. Подарил купцам свои термоски с гербами да вензелем. Будет не хуже портрета со мной на партнёров работать. Заодно попробуют чай, какой мне нравится. Может и подберут для такой заварки сорта получше.
— Ну что, Христофор Антонович, — обращаюсь я, подойдя к Миниху, — супруге отрезы выбирали?
— Ей, Пётр Фёдорович, — отвечает он чуть смущённо, — а то она досадует, что на ваши музыкальные вечера ей не в чем выйти.
Улыбаюсь. И в двадцать первом веке проблема знакомая. Женщины мало меняются по своей сути.
— Дело доброе, — констатирую я, — ну что? Ещё раз торг да город обойдём? Или отдохнём и с утра трогаем?
— Притомился я, — отвечает бывший фельдмаршал, — старею, да и что в городе смотреть? Менсуры и кроки мы сняли. А ярмарку и за месяц не обойдешь, только все деньги оставишь.
Возраст у Миниха по советским меркам запенсионный. Почти шестьдесят три года. Но, крепок старик. Его мне даже лечить почти не пришлось после Пелыма. Две недели покоя, отваров витаминных, да бань с разминаниями он, кряхтя, выдержал, а потом включился в работу.
Грузчики наши приобретения в возки уже отнесли, мы же пошли к каретам вдоль правого берега Ницы. Неделю как мы по ней дошли на санях из Тюмени. Завтра уже по Ирбиту возвращаемся к Пышме, а по ней и до Екатеринбурга не так долго. Летом здесь вполне накатанный Ирбитский тракт. Но, зимой случается, что переметает его надолго. На реках же ветер снег сносит, а лед ровный и прочный. Сибирь же. Восемнадцатый век. Малый ледниковый период на исходе. Никакого глобального потепления.
— И всё же, Пётр Фёдорович, каналами Чусовую с Исетью связать, мне кажется надёжней.
Миних, в который раз, возвращается к своей любимой теме. Он всё же больше гидротехник, а не железнодорожник. Впрочем, последних в этом мире ещё толком и нет.
— Христофор Антонович, мы уже не раз говорили, что воды на перевале мало, да и людей в достатке здесь для таких работ нет.
— Вот для рытья и возведения плотин ваши бы паровые машины очень пригодились, — возражает старый инженер.
Пригодились бы, если бы надежными были. Нагрузки там большие. Уклоны опять же. А у меня пока ни нормальных подшипников, ни гусениц нет. В Елисаветпорте вот тягачи день работают, а потом два чинят. А экскаватору тоже для работы рельсы нужна, так их проще и класть уж тогда. Но, полного понимания перспектив у Миниха пока нет.
— Всегда трудно делать что-то новое, Христофор Антонович, — говорю, открывая дверь в возок, — для успеха важно не только знание, но и опыт, первое я вам дам, специалистов в политехникуме вы сами подготовите, а вот такого опыта организации работ и проектирования как у вас у меня нет.
— Спасибо, Пётр Фёдорович, — закрыв дверку отвечает Миних, — я просто ворчу по-стариковски, восемь лет этот проект в голове крутил, привык уже к этим мыслям, но ваш вариант быстрее и дешевле, да и разумен по людям и срокам, если и колея саженная будет, то и струги можно будет возить.
Ан, нет. Корабли-то конечно пути мои потянут. Машины пока большие, чтобы в узкую колею их вогнать. Надо ещё десять-пятнадцать лет. Но, тяжело возить суда будет. Да и весят они, в среднем, половину от массы груза. Габариты к тому же. По высоте. А тут ещё углы поворота большие с такой колеей. По весне нам ещё на самой трассе по перевалу менсуры брать — то есть промеры и съёмку делать, а то может и на две сажени в колее там места нет. Хотя в мои годы по двухпутке поезда российской колеёй ходили. Но, там много взрывали, ровняли, воду отводили. На многое из тех работ у нас сейчас возможности нет.
— Корабли пусть реками ходят, и парусные, и паровые, — отвечаю, — а вам строить стальной путь от Усть-Утки до Тюмени, сие уже возможно, и лучшего первостроителя у меня здесь нет.
Миних улыбается.
— Сделаем, Пётр Фёдорович.
Сделает. У меня в том сомнения нет.
* * *
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 10 февраля 1750 года.
Дети расселись вокруг большого сундука, как вокруг Рождественской ёлки в ожидании подарков.
Собственно, подарков и ждали. И не только.
Две минуты до полудня. На крышке сундука написано: «Моей любимой семье. Вскрыть 10 февраля 1750 года ровно в полдень».
Таша ёрзала на попе в нетерпении. Катя приложила палец к губам, призывая Павлика и Лёшеньку чуть подождать. Хотя и сама ждала какого-то приятного чуда из сундука от папы.
Сказку ждали дети. Волшебство.
Нет, никто не ждал, что из сундука вдруг появится сам папа, но, он же прислал целый сундук! Значит, какой-то сюрприз! Папочка точно ни про кого не забыл!!!
Сегодня у папы День рождения!
Маятник больших напольных часов оттикивал последние мгновения.
Перезвон домашних курантов.
Полдень.
Лина взяла ключ и повернула его в замке. Второй ключ — второй замок. Третий — третий. Не сундук, а словно хранилище с драгоценностями. Хотя, кто знает, с Петера станется.
Тяжелая крышка поднята и аккуратно откинута. Две большие малахитовые шкатулки. Четыре меньшего размера. И деревянные ящики. На каждом имя — «Линушка», «Катенька», «Ташенька», «Павлик», « Лёшенька». На малахитовых шкатулках тоже были имена детей, а на двух больших: « Моей любимой Лине» и « Моей великой Матушке».
Шкатулки тяжёлые. Как затащили сундук Лина видела. Вчетвером тащили. Но, как его доставили за тысячи вёрст? Ох, затейник Петер! Ох, затейник!
Хозяйка Ораниенбаума позвонила в колокольчик. Затем кивнула двум появившимся слугам.
— Всё вытащить и расставить на шкуре.
