Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Ну вот, четверть дела сделано. Или одна восьмая — как сложится.

Сейчас уже поздно, а утром заказать межгород, Александру Васильевну или Игоря. Пусть подготовятся к приему гостя.

4

Встретили Вадима в лаборатории вполне доброжелательно. Через пару дней он уже казался своим.

Парнишка действительно оказался с журналистско-репортерской жилкой — в меру настырный и въедливый, но с искренним интересом к новому, был внимателен к мелочам, умел слушать, умел задавать вопросы. Сам попросился две-три ночи провести в «сонной», попробовал себя с картами Зенера, с металлической рамкой... К своим среднестатистическим показателям отнесся с грубоватым юмором: «Что делать, значит, не судьба! Рылом, значит, в экстрасенсы не вышел!» — заявил он несколько шокированной Александре Васильевне.

Через неделю утром молчком положил перед Бариновым несколько машинописных листов, по-свойски жестом спросил разрешения сварить кофе.

Даже при беглом прочтении Баринов понял, что статья удалась.

Слава богу, никаких благоглупостей, а некоторые красоты стиля и незначительные вольности с фактами — бог простит. В этом журналистика сродни рыбалке: не приврешь — не расскажешь.

Антураж лаборатории строг и достоверен. Сюжет закручен лихо, материал подан из первых рук, словно автор сам являлся участником или свидетелем экспериментов — по телепатии, биолокации, пиро- и телекинезу. Но главное внимание, как задумано — «странным снам». Точь-в-точь по Щетинкину: «Мой прадедушка — неандерталец», «Моя бабушка была царицей Савской», «Я сражался с ордами Батыя»... И в нужных местах неявно и ненавязчиво проступало — а тебе, читатель, вот так вот слабо?

— Ну что ж, Вадим, неплохо, — Баринов подровнял стопочку листов, отложил в сторону. — Прямо сейчас, с твоего позволения, обсудим — и можно брать билеты назад.

— Павел Филиппович, — Журавин придвинул к нему чашку кофе, глянул хитровато, с прищуром. — А продолжение когда будет?

Баринов невольно рассмеялся. Вот ведь прохиндей — в самом хорошем смысле: не просто «будет ли продолжение?», а — «когда будет?»...

Но ответил хоть обнадеживающе, но неопределенно: «Будет, Вадим, будет! А как скоро — зависит от тебя!» — и выразительно похлопал ладонью по машинописным страницам.

В общем и целом поездка Баринову понравилась. И не только своими результатами, но и атмосферой, что застал на этот раз.

Прошлый визит, похоже, придал ребятам новый импульс.

Александра Васильевна приободрилась, поняв, что и в новом качестве завлаба без поддержки с его стороны не останется. Игорь поверил окончательно, что Баринов, выйдя на новый, иной уровень, потащит и его за собой. Салиев, быстро уразумевший, что к чему, сторонился лаборатории как черт ладана, и нынче поспешил еще раз заверить в своей полной лояльности.

Все складывалось неплохо, и Баринов спешил назад — предстояло утверждаться в новом качестве: приказ об изменении штатов пришел буквально накануне их вылета во Фрунзе. Обещанная рокировка состоялась.

Очень сильно сыграл Захаров, сделав Долгополова директором института. Пусть только исполняющим обязанности, но — директором. Баринов лишь несколько дней понаблюдал его в новой ипостаси, и понял: никаких организационных, административных, хозяйственных неувязок между ними не предвидится. Наоборот, полная любовь и дружба навеки, «для милого дружка хоть сережку из ушка». А когда уж там Банник вернется... и вернется ли?

Тонко чувствует ситуацию Валерий Иванович: да, музыку заказывает Баринов, однако ж директор-то он, Долгополов. Остальное — от лукавого.

Интересно-то как, на новом уровне повторяется киргизская история — оба директора над ним вроде английской королевы: властвуют, но не правят... Тенденция, однако! Может, так и в других местах?

Ну и ладно. Лишь бы на пользу.

И раз так, то вот тебе, товарищ директор НИИ, задание от главного специалиста НПО: организуй-ка мне на первый случай три-четыре «летучие» группы по три человека. Чтобы были готовы выехать в любой регион для обследования «добровольцев». И еще парочку чтецов — для отбора этих самых добровольцев по их письмам.

Дело существенно облегчалось тем, что в глубинах «империи» Банника сохранились старожилы, кто некогда участвовал в подобных экспедициях. Пусть немного, но они-то и составят костяк.

Самому Баринову пришлось перерыть в архивах НПО соответствующие документы. Требовалось обновить, а большей частью переписать методички и инструкции — задача-то прежняя, да цели несколько иные.

...Свою открывшуюся способность Баринов афишировать не стал, он ее попросту скрыл — от всех. Включая Лизу, Щетинкина, Игоря...

Решение далось непросто — вроде как утаить результаты эксперимента от своих же партнеров и единомышленников. Вопрос элементарной этики.

Однако ж он совершенно не представлял, как это будет демонстрировать им появление светящегося шара по мановению рук... И что они при этом подумают? Что скажут? Какие будут их действия?..

Вообще-то быть объектом исследования и самому же этот объект исследовать — нонсенс, абсурд... да просто противоестественно!

А разбираться надо. И придется делать это пока самому.

Только первую ночь по приезду он провел дома. Лизе объяснил полуправдой — необходимо, мол, наконец, узнать, что за мозги он носит в своей голове, каково их состояние. Провести, так сказать, инвентаризацию.

И сделал вид, что не замечает удивления Игоря, когда объявил, что ему вдруг захотелось пройти полный цикл обследования на энцефалографе.

Результат пяти ночей с одной стороны разочаровал, с другой приободрил. При самом тщательном анализе ЭЭГ никаких отклонений от нормы не обнаружилось. Нормальней нормального. Или иначе — эталон, стандарт среднестатистического индивидуума.

По логике, следующим шагом должен был бы стать гипнотический сеанс. Но к этому Баринов не готов совершенно. Не созрел, так сказать. Да и то, кого пригласишь на роль гипнотизера? И как объяснишь, что же от того требуется?..

Нет-нет, пока рано, с внутренним облегчением оправдал Баринов сам себя. Когда-нибудь потом, не сейчас.

Рулоны энцефалограмм и протоколы эксперимента он забрал с собой в Москву.

5

Держать Долгополова в ассистентах, понятное дело, уже было нельзя.

И Шишков большую часть времени проводил в Москве, став, по сути, сиделкой у Банника. Конечно, предварительно испросив разрешения — дисциплина, похоже, у него на клеточном уровне. Даже порывался взять отпуск за свой счет. Такая личная преданность по-человечески понятна, однако ставила Баринова в затруднительное положение. Он внезапно осознал, что кроме этих троих ни с кем, фактически, в институте не связан... Вот так — полководец без войска.

Еще во Фрунзе Баринов обдумывал мысль — а не забрать ли сюда Игоря? Но по зрелому размышлению отбросил. В чужом монастыре у него и так собственный устав, не хватало еще начать пристраивать своих людей. Что грозило бы однозначно восстановить против себя здешнюю публику... Так что, придется