Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский
Сообразив, что к чему, я тут же долбанул ультразвуком, и Чернуха аккуратненько втиснула «Толстозадого» в образовавшийся коридор, а те торпеды, что прорывались, гибли от выпущенных мной гарпунов. Вскоре самая гуща тварей осталась позади, но спереди формировались новые стаи, снова готовясь преградить нам путь по курсу. Чернуха, дождавшись этого, снова круто развернула корабль на девяносто градусов, оставив основные силы противника теперь по левому борту, и мы на скорости проскочили их раньше, чем они на своих жалких шестидесяти узлах приблизились к нам на опасное расстояние.
Сделав несколько таких разворотов, мы описали зигзаг в несколько волн четкой синусоиды, каждый раз давая тварям сосредоточиться по курсу, а затем оставляя их сначала по борту, а затем за кормой. Мне почти не приходилось стрелять, на каждом повороте я делал пару выстрелов из ультразвуковой пушки и выпускал по шесть малых ракет из стандартной кассеты.
Ломанная, конечно, была сильно длиннее прямой, это увеличивало затраченное на путь время, зато не слабо экономило боеприпасы, тогда как топливо у прямоточника не заканчивалось никогда.
«Зигзаг Чернухи» оказался для нас поистине зигзагом удачи, вторым маневром, способным обеспечить нам эффективность предстоящей работы в океане. К тому же в океане больше глубины, и там «эшелон 1000» применять безопаснее, ввиду того, что минам понадобится больше времени размотать жгутик со дна до глубины в километр. Мы их сможем заранее засекать, как только они выскользнут из расщелины, после чего обходить или уничтожать.
Так, зигзагом, мы двигались полных пять часов, прошли мимо Мальты, где нам дали отдохнуть береговые батареи охотников, затем миновали Сицилию, тоже под прикрытием батарей, а затем еще пару часов нам расчищали путь канониры с острова Сардиния.
Дальше снова пришлось идти зигзагом, используя преимущество в скорости. Делая девяносто узлов, мы почти десять часов должны были идти таким сложным маневром до Гибралтара, а я уже вымотался – дальше некуда.
– Давай, я тебя сменю, – предложила Ксюша. – Боеприпасов расходуется мало, мне в арсенале делать нечего, а ты сможешь отдохнуть.
Я представил, как трудно Чернухе, ее сменить было решительно некому, но отказываться не стал. Можно было погеройствовать, проявить солидарность, но такие дешевые трюки, как правило, плохо заканчиваются, и я не стал рисковать. Ксюша сменила меня за огневым пультом, Бодрый, устало моргая, продолжал пялиться в монитор, чтобы загодя предупредить всех о возможной опасности, а я перебрался в арсенал и улегся на полимерный контейнер.
Сон, как ни странно, не шел, но было удивительно приятно лежать с закрытыми глазами и ничего не делать. Тело и нервная система едва не пели от восторга, хотя и под опущенными веками продолжали мельтешить изумрудные метки биотехов и рубиновые трассы выпущенных мною снарядов.
Постепенно сюжет воображаемой битвы усложнялся, торпеды волнами нападали со всех сторон, я отстреливался из всего, что мог применить, и не сразу понял, что сплю. А когда во сне осознал, что сплю, это меня настолько удивило, что я проснулся.
Открыв глаза, я в первую очередь соскользнул с контейнера и проверил загрузку ракетного и гарпунного бункера. Там все было в порядке, оставалось еще по три кассеты, а это означало, что или маневр Чернухи становится все более эффективным, или мы уже достигли мощной гибралтарской базы за Картахеной, и нас прикрывают с берега, экономя бортовые боеприпасы.
Сколько прошло времени, я не знал. По общей связи никто не общался. Я подумал было спросить у кого-нибудь, где мы находимся, но что-то меня удержало от этого. Я вдруг представил, как море кипит от разрывов реактивных боеприпасов, которыми нас прикрывают с берега, а Ксюша, не связанная необходимостью непрерывно стрелять, занимается сексом с Бодрым.
Еще дней пять назад, я уверен, это бы вызвало во мне жесткий приступ ревности. Нет, я бы не стал устраивать разборок, не сыпал бы обвинениями, но мне было бы неприятно, даже, наверное, больно. Но после того, что у нас было с Чернухой, и после того, что рассказал Вершинский, и в чем Ксюша призналась сама, и после того, как она всех об этом оповестила по внутренней связи, мое отношение к проблеме сменилось почти на противоположное. Представив, как Бодрый прижимает разгоряченную возбужденную Ксюшу к той же переборке в стрелковом комплексе, к которой недавно прижимал ее я в порыве страсти, я испытал не боль, а совершенно другие чувства.
В первую очередь, как ни странно, облегчение. Словно Ксюша сама, со всей присущей ей волей и решимостью, сняла с меня львиную долю ответственности за все, происходящее с ней. Она будто развязала мне руки, дав возможность быть не только тем, кем надо в рамках создавшейся ситуации, но и кем мне хочется быть. Это было для меня ново и достаточно странно, мне нужно было время, чтобы все это как-то в себе перемолоть и разложить по полочкам восприятия в должном порядке.
Во вторую очередь, представив Ксюшу в объятиях другого мужчины, я ощутил нарастающее возбуждение. Словно это была не моя женщина, а какая-то абстрактная, из порнографического видео, страстная, разгоряченная, отдающаяся. И точно так же, как бы я возбудился от подобного видео, точно так же меня завело воображаемое наблюдение за возбужденной и отдающейся Ксюшей.
Это было еще более странно, даже диковато, и я от себя такой реакции не ожидал. Но она была, и это тоже следовало проанализировать в более спокойной, чем теперешняя, обстановке.
Закинув, на всякий случай, в бункер недостающие кассеты, я не удержался и тихонечко выбрался в коридор. Стараясь двигаться, как можно тише, я скользил по переборке, напрягая слух, пока не услышал Ксюшин голос.
– Вот так, вот так, – говорила она. – Хорошо. Вот. Вот так.
Я заглянул в проем люка стрелкового комплекса и увидел Ксюшу, сидящую в кресле, держащую ручку управления и глядящую на стрелковый монитор. А Бодрый стоял рядом и, запустив Ксюше руку под расстегнутые брюки, совершал там сложные затейливые движения. Это было настолько не эротично, настолько не похоже на придуманный мной порнофильм с участием Ксюши и Бодрого, что меня невольно передернуло и я отпрянул назад, боясь, что меня обнаружат. Возбуждение как рукой сняло, настолько то, что я увидел, походило не на сексуальное действие, а скорее на медицинскую процедуру. Это было совсем не по- человечески. Люди так этим не занимаются. Ну, не должны. Наверное. На мой взгляд.
Но испытанный мной шок на гране отвращения не был отвращением к Ксюше или к Бодрому. Нет, меня шокировало то, насколько Ксюша со мной другая. Я вспомнил ее сравнение, дескать Чучундра и Бодрый занимаются сексом, как роботы, а со миной все иначе. Теперь я это воочию увидел, и от ревности, даже от ее крошечных росточков, следа не осталось. Ревновать Ксюшу к такому было ничуть не умнее, чем ревновать женщину к гинекологу во время осмотра.
В общем, отвращение и шок у меня не Ксюша вызвала, а то, что она вынуждена это делать из-за реликта в крови. К реликту у меня возникло еще большее отвращение, чем раньше, а не к Ксюше. К ней же, наоборот, я испытал еще большее влечение, чем то, из-за которого я на нее недавно набросился, как неандерталец на кроманьонку. Потому что со мной она была кардинально иной. Несоизмеримо более человеческой. Теперь я это совершенно по новому осознал и намного выше оценил.
Набравшись решимости, я шагнул вперед по коридору, заметив, как мое лицо мелькнуло в отражении монитора, на который неотрывно смотрела Ксюша, чтобы не пропустить возможную атаку со стороны тварей. Она не могла меня не заметить. Но я не стал ждать ее реакции, а ускорил шаг и проскользнул в рубку.
Чучундра дремал в кресле второго пилота, Чернуха вела батиплан, уставившись на ходовые экраны из-под припухших и покрасневших век. Она покосилась
