Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Баринов вытянул перед собой согнутые в локтях руки, свел параллельные ладони до пяти-шести сантиметров. И без всякого удивления увидел, как воздух между ними слегка помутнел, словно взялся туманом, в его глубине появилось слабое свечение, которое усиливалось с каждой секундой... Зуд незаметно исчез, сменившись ощущением бархатистой мягкости, и ладони стало заметно отталкивать друг от друга. Не растаскивать, а именно отталкивать...

Он медленно вывернул ладони. И снова без малейшего удивления увидел на них небольшой, размером с шарик для пинг-понга светящийся шар — не очень яркий, сравнимый с обычной сорокаваттной электрической лампочкой... И услышал грохот упавшего кресла — это Банник так резко вскочил на ноги, что умудрился его опрокинуть.

Баринов поднял глаза. Банник стоял перед ним, с него можно было лепить скульптуру «Изумление».

И тогда Баринов сказал, едва шевеля губами:

— Похоже, Банник, кончилась твоя монополия...

Банник словно не слышал. Он неторопливо, заложив руки за спину, осмотрел шар, даже присел перед ним... Выпрямился, не отрывая взгляда, похлопал по карманам пиджака в поисках сигарет.

В помещении лаборатории действовал категорический запрет на курение, но Баринов не стал делать замечание. Он бы и сам взял сигарету, если бы не противная слабость, не дающая даже подняться из кресла.

Банник неспешно и сосредоточенно докурил, бросил окурок в пустой стакан, повернулся к Баринову.

— Ты как, тоже видишь эту штуку? — и ткнул пальцем в сторону шара. Покрутил головой, коротко рассмеялся. — Значит, не глюк... Вот уж не думал, что это заразно!

Он заставил Баринова встать, скомандовал:

— Ну-ка, отгони его на полметра правее!.. Да не так, не так! Нежнее, аккуратнее... Подводи ладони сбоку и чуть снизу... Во-от, во-от, молодец!.. А теперь влево... А теперь давай в дальний угол... Вот так, и оставь там, от греха...

А когда Баринов шаркающей походкой, без конца оглядываясь, вернулся к нему, протянул руку:

— Ну, как говорили в детстве — давай краба! — Крепко, от души пожал, не выпуская, повлек Баринова к дивану. — Садись, рассказывай!

— Что рассказывать-то? — слабо запротестовал Баринов. Он никак не мог оправиться от слабости в теле и тумана в голове.

— Все и начистоту! — с подъемом сказал Банник, и некий энтузиазм вдруг прорезался в его голосе. — Нашему полку прибыло!

— Сейчас, сейчас, погоди, — Баринов откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза рукой. Прежде чем о чем-то говорить, необходимо самому это что-то уяснить...

И вдруг почувствовал рядом с собой что-то неладное.

Он открыл глаза. Банник сидел, прижав обе руки к груди, и словно прислушивался к чему-то внутри себя. Даже в рассеянном свете лаборатории было заметно, что его лицо еще больше побледнело, как-то заострилось, за отросшими усами и эспаньолкой просматривались синюшные губы...

Он с трудом произнес:

— Что-то мне паршиво сегодня... Павел... помоги, сними пиджак... Горячо... — и повалился боком на диван.

Баринов добежал до двери, рывком распахнул. Долгополова не было, Шишков сидел за столом, что-то писал.

— Шишков, врача, живо! — крикнул Баринов и снова ринулся в зал. Метнулся в дальний угол за столиком «неотложки», бегом подкатил тележку к дивану. Черт, где же здесь нитроглицерин?.. Ладно, вот промедол, папаверин, шприцы...

Врач институтского медпункта, немолодая полная женщина, профессионально быстро, но тщательно осмотрела Банника, потом перебрала, даже понюхала пустые ампулы в кювете на столике. Одобрительно кивнула и поманила Баринова к окну.

— Все сделано правильно, Павел Филиппович. Тоже думаю, что инфаркт. Я, правда, терапевт, не кардиолог... Сейчас доставят аппаратуру, снимем кардиограмму. И — немедленная госпитализация. Сергей Сергеевич, наверное, уже вызвал бригаду из Москвы.

— Куда, в Склифосовского? В «Кремлевку»?

Шишков подошел неслышно и незаметно.

— Нет, у нас своя клиника, — негромко сказал он. — Если, конечно, транспортабелен. Или развернем палату здесь. — И, обращаясь к врачу, добавил: — Выехали, Надежда Сергеевна.

— Что ж, будем ждать. Организуйте встречу, хорошо? И еще, Сергей Сергеевич, я вас попрошу — распорядитесь, пожалуйста, Николая Осиповича надо переодеть.

6

Сопровождающим отправился Шишков. Он вообще старался ни на миг не оставлять шефа. Долгополова Баринов отпустил сам, посторонние разошлись.

Низкое солнце насквозь просвечивало лабораторный зал.

Баринов в тягостном недоумении сидел в своем кресле, курил сигарету за сигаретой. И очень неприятные параллели и ассоциации бродили в голове.

Вспомнился Кирилл Витольдович Иванов-Барковский, бывший его шеф в спецлаборатории на Большой Дорогомиловской, инсульт, похороны на Ваганьковском, знакомство с Шишком... Преемником Барковского тогда стал Банник. И тогда же для Баринова разом кончилась интересная, захватывающая работа, был поставлен жирный крест на его карьере как перспективного ученого.

Через двадцать лет тот самый Банник выдернул его, словно морковку из мокрой грядки, из той среды, которую он, Баринов, фактически создал сам для себя на пустом месте и чем втихаря тщеславно гордился, обрел новую интересную, захватывающую работу... Подмял под себя, пересадил в другой огород, подсунул работу не менее интересную, не менее захватывающую — и сам схватил инфаркт...

А ну как двинет кони в своей спецклинике... Не дай бог, конечно, пусть живет и здравствует сто лет!

А если?

Он пощупал через ткань пиджака дареный перстень во внутреннем кармане... Да нет, чепуха! Есть же классическая формула римского права: «После этого — не значит вследствие этого»!

При той нагрузке, при той работе, что Банник на себя взвалил, инфаркт — дело житейское, почти закономерное. А если учесть еще и его недавние эмоции по поводу Чернобыля... Не инфаркт, так инсульт. Что, мало примеров, что ли?.. И подарок цыганки здесь не причем...

Ладно, вернемся к делам сиюминутным.

Когда случалось нечто выходящее за рамки, покойная тетка Галя любила повторять — «Подумать только, совсем как в кино!»... Ага, вот прямо сей секунд на экране появится надпись «Конец фильма», вспыхнет свет, зрители захлопают сиденьями, Баринов встанет и пойдет домой...

Стоп, а куда это — домой?

На съемную квартиру в Оболенском переулке в Хамовниках, где они с Лизой жили все годы студенчества? В кооперативную квартиру во Фрунзе на улице Тоголока Молдо, где они прожили больше пятнадцати лет? В коттедж секретного городка в Подмосковье или в новую шикарную квартиру возле станции метро «Сокол»?

Куда? Где его настоящий дом? И где его настоящая работа, настоящая жизнь?

А Банник — сумасшедший. Не по науке, нет, по реальности. Наука — относительна, реальность — абсолютна... Вернее, нет, не сумасшедший, скорее, безумный. Еще точнее — безумец. Его ум иной, качественно другой, отличный от обычного, нормального. У него нет нормального ума, потому и безумец.