Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Банник сильно провел ладонью по лицу, огладил холеную эспаньолку, помолчал.

— Ладно, шила в мешке все равно не утаишь... У меня, Павел Филиппович, вернее, у НПО, больше сотни смежников, включая поставщиков и подрядчиков. В Барнауле занимаются генератором, в Омске делают для него спутник, в Новосибирске ищут защиту от излучения. В Ростове доводят до ума нейрошокер... Я ведь предлагал — бери Долгополова за задницу, да поезжай по градам и весям, все увидишь, все прощупаешь и пронюхаешь. Так ты ж не хочешь! Ты же в позу встал, в третью позицию — и меня поучаешь, просвещаешь с позиций пацифизма!

— Никуда я не поеду, Николай Осипович, — сказал Баринов устало. — Не нужны мне твои штучки-дрючки. Но и свадебным генералом за твоим столом быть не желаю.

— Ты сколько работал на Дорогомиловской? С шестьдесят седьмого по семидесятый, так?.. Значит, должен помнить, что в это время мы с Барковским готовили для демонстрации большому начальству бесконтактный аппарат искусственного сна. Ну, прообраз этого, первую модель. Был он очень капризен, действовал на небольшом расстоянии, требовал громадной мощности. Самое главное, оказался весьма небезопасен для пациента, вернее, подопытного. А показать товар лицом требовалось обязательно... До смерти не забуду, как мы тогда с ним облажались...

— Я лаборантом был, меня к этим работам не допускали, — сухо сказал Баринов.

— Зато теперь ты доктор наук, — парировал Банник.

— И что, помогло это мне?.. Значит, все эти штуки уже стоят на вооружении? Включая нейрошокер и остальное, чего я не знаю?

— Эх, Павел Филиппович, Павел Филиппович! Ежели бы все обстояло так просто! Это же мозги, биологическая ткань, не чугуняка какая-нибудь! В этом-то и сложность... Доводить надо приборы до технологичного уровня, а как биологию пристегнуть к технической, машинной цивилизации, когда все вокруг построено на неодушевленном материале? Мы репу не можем вырастить с гарантированными свойствами, хотя человечество занимается земледелием даже не десять тысяч лет!.. Нейрошокер, говоришь... Ну, изготовили партию из двадцати пяти штук, и что? Кто-то забыл его покормить, кто-то оставил на солнце, кто-то вовремя не заменил батарейку — вот и подох прибор! Он ведь живой, в известном-то смысле.

— Ладно, машинная технология меня не касается, — вздохнул Баринов и демонстративно посмотрел на часы. — Пора тебе баиньки. А по поводу сторонних излучений... Я их, разумеется, изучу подробнее, но пока для исследований твоего феномена применять воздержусь. Сам говоришь — последствия непредсказуемы. А терять единственный подопытный экземпляр я не намерен. Даже из лучших побуждений.

3

Проводив Лизу домой во Фрунзе, Баринов после почти недельного перерыва появился в НИИ.

Праздничная, приподнятая обстановка здесь еще оставалась — начиная от столовой, актового зала и заканчивая помещениями лабораторий... Мишура, разноцветные гирлянды, наклеенные на стены и окна бумажные снежинки...

Даже вековая ель сбоку центральной площади оказалась опутанной гирляндой с разноцветными лампочками, увешанной флажками, бусами, игрушками.

Новогодние «каникулы» сказались благотворно, Баринов слегка развеялся. И с женой повидался, и с дочерьми. Правильно и справедливо, что Новый год — семейный праздник.

А то последние месяцы характер стал меняться не в лучшую сторону. Раздражительность, агрессивность, подавленность даже самим диагностировались достаточно четко.

Но поделать Баринов ничего не мог. Всякую химию в виде транквилизаторов и антидепрессантов лично для себя он категорически не признавал. Вспомнив заветы Василия Петровича Коровникова, наказал Веронике купить в аптеке успокоительные травяные сборы. Отдельно — зверобой и пустырник. Аккуратно заваривал, настаивал, аккуратно пользовал сам себя. Помогало мало. «Врачу — исцелися сам» не срабатывало.

Ведь до чего дошел — вполне сознательно и умышленно принимался время от времени форменным образом третировать окружающих. Особенно эту троицу. Порой сам себе напоминал пресловутого поручика Дуба — «Вы меня не знаете, но вы меня узнаете!»

И если Банник и Долгополов практически никак не реагировали на такое бесцеремонное, на грани откровенного и неприкрытого хамства, обращение, Шишков порой не выдерживал, начинал огрызаться. Пусть и довлела над ним дисциплина сотрудника спецслужбы, воинская субординация, а все же иногда срывался.

Очередной сеанс гипноза в новом году, откровенно говоря, Баринов ждал с нетерпением. В прошлый раз он постарался закрепить с трудом налаженные связи с личностью пятнадцатилетнего Банника, и очень надеялся, что они не только наладились, но и упрочились за прошедшие две недели. Если получится задуманное — а он как раз собирался расспросить Банника о том случае в классе, когда у того «прорезались» способности к телекинезу — нащупанную методику удастся, возможно, применить и к другим моментам. Может, получится так же деликатно взломать или обойти и некоторые другие барьеры.

После первых, неосмотрительно-поспешных сеансов, Баринов принял для себя тактику пошагового продвижения. Со стороны казалось, что он топчется на месте. Но он тщательно и скрупулезно отслеживал границы запретных зон, легкими «касаниями» пробовал их на прочность и проницаемость. Чаще приходилось отступать на прежние позиции, но в целом все же добился пусть мелких, но успехов.

Удалось, например, «продавить» границу на участке момента появления у Банника странных снов, пользуясь терминологией, принятой им еще во время исследования снов Афанасьевой. Даже заставить Банника вспомнить и под гипнозом рассказать его содержание.

Сам сон — опять же, памятуя об Афанасьевой — ничего интересного или нового не дал.

Лесистое предгорье по-над речкой, первобытное стойбище, Банник в образе чернокожего мальчика-подростка у очага среди сверстников и двух-трех женщин сколком камня сосредоточенно очищает от коры большую и толстую сучковатую ветвь. Видимо, будущую дубину-палицу... Но раздаются вдруг гортанные выкрики, вопли, из-за кустов, из-за валунов появляются люди, и в стойбище начинается паника — это нападение. Банник-подросток вскакивает на ноги, хватает дубину наперевес, но подбежавшая молодая женщина из чужих с ходу ударяет его тупым концом копья в живот, он взлетает в воздух и падает прямо на тлеющие угли. Секунды дикой боли от ожогов — и темнота...

Вот и весь сон.

Даже непонятно, почему Банник до сих пор таится. Скорее всего, и другие мало чем отличаются от снов Афанасьевой, разве что в деталях.

Торопиться надо медленно и неспешно.

Уж лучше два шага вперед, один назад, чем оказаться вообще у разбитого корыта.

И вдруг...

В транс Банник вошел как обычно — легко, плавно, свободно. Без сопротивления принял вводную — январь тысяча девятьсот пятьдесят пятого года.

Привычно Баринов пробежался по опорным,