Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Баринова использовали как лаборанта — запиши, подай, оформи...

Однажды очередной «клиент» никак не хотел впадать в гипнотический транс, а Михайлов, руководитель группы, то ли устал, то ли перебрал накануне — начал сердиться, кричать, ругаться, еще больше его нервируя... Баринов не выдержал, сунулся по молодости: «Станислав Соломонович, можно мне попробовать?»

Стал перед седым дядькой с помятой мордой, пористым носом и оттопыренными ушами — зубным техником, изобретателем подводной лодки, способной также выходить в космос — глянул ему в лицо, провел раскрытой ладонью перед глазами... Дядька звучно икнул, расслабился на стуле, даже щеки одномоментно обвисли, и — уснул!

У Михайлова челюсть отпала.

Но надо отдать должное — немедленно взял Баринова под личный патронаж. Учил гипнозу практическому, с множеством тонкостей и нюансов, в том числе абсолютно ненаучных, однако действенных. Искренне радовался, когда очень скоро ученик превзошел учителя... И неустанно повторял, особенно подшофе: «Запомни, парень, гипноз — дубина о двух концах. Может откликнуться стократнее, чем сам аукнешь... И всегда помни: когда лезешь к кому-то в мозги, то совершается самое страшное, что только возможно — насилие над личностью. Тыщу раз подумай, тыщу раз прикинь — а надо ли?»...

Баринов пристально посмотрел на Банника, и что-то похожее на сочувствие шевельнулось внутри. Это ж как требуется ушатать мужика, чтобы сам, добровольно...

— Ну что ж, — сказал он негромко. — Раз так — садись поудобнее. Начинать действительно когда-то надо. Как себя вести — знаешь. Готов?.. Приступим.

В транс Банник вошел быстро, на удивление. Видимо, помогал сам. И Баринов недовольно поморщился — надо было все ж напомнить, чтобы не суетился, не бежал впереди паровоза. В таких случаях помощь пациента только мешает, мажет объективное восприятие. Его подсознание начинает услужливо подсовывать не то, что есть на деле, а то, что желает гипнотизер... Ну да ладно, зондаж сегодня не глубинный, а прикидочный, ознакомительный. Удастся хотя бы начерно набросать эскизы зон и областей его личности, и то, слава богу.

Открыв глаза, Банник первым делом глянул на часы.

— Двадцать минут... Немного... Что скажешь?

Что, что... Первое, медик медику врать не станет, второе, с какой стати ему щадить Банника? Есть и третье с четвертым-пятым...

— У тебя, Николай Осипович, не мозги, а слоеный пирог, — ворчливо ответил Баринов, потирая виски. С отвычки в голове ощущалась некоторая напряженность. — Сплошные барьеры, блоки, недоступные зоны. Я откровенно не понимаю, где среди всего этого прячется твоя личность. И как она вообще может функционировать.

Банник помрачнел.

— Настолько серьезно?

— Я провел только первичное сканирование, — уклончиво ответил Баринов.

— Плохо. Что-то вроде этого я и подозревал последнее время. Еще Барковский предупреждал — не занимайся самогипнозом, ничего доброго не получится.

— Как? — удивился Баринов. — Кирилл Витольдович знал?

— Вычислил меня в Бехтеревке, — нехотя ответил Банник. — Отец водил на консультацию по поводу снов, а у старика там имелись информаторы. Я как раз школу заканчивал.

— И что, сеансы проводил?

— Очень давно, на заре туманной юности, так сказать, — усмехнулся Банник. И сказал, предупреждая следующий вопрос: — Результатов не знаю, Барковский не говорил. По-моему, он даже записей не вел, все держал в голове.

— А что с самогипнозом?

— Да так, кустарщина, — уклончиво ответил Банник. — Пробовал медитировать, входить в транс, погружаться в нирвану... ну и другие благоглупости.

— Ладно, приляг, отдохни. Можешь вздремнуть. Подробности — попозже.

Банник вяло махнул было рукой, но передумал и лег тут же, на диване.

Баринов открыл дверь в смежную комнату. Так и есть, здесь что-то наподобие кухни-буфетной.

Он сел перед окном, забранным кованой массивной решеткой.

Вот как получается.

Вот тебе и лавры первооткрывателя. Не то чтобы щелчок по самолюбию, но ощущение не из приятных. Выходит, просто выпал такой билетик — посчастливилось наткнуться на Афанасьеву и поработать с ней полтора года... А кое-кто этой темой начал заниматься еще двадцать лет назад. Или даже больше. Но похоже, с таким же успехом... Впрочем, кто знает? Тут же у них сплошные секреты с тайнами...

Что же касается конкретности — голова шла кругом.

Помнится, у Афанасьевой он нащупал на уровне подсознания три мощных барьера-блока. Ну, по крайней мере — три, придирчиво поправил он себя. Что за ними скрывалось, так и осталось загадкой. У Банника же при первом легком зондаже их обнаружилось не менее шести... Эх, как не вовремя исчез с горизонта тот молодой парнишка из Свердловска, Артюхов, кажется. Провести с ним хотя бы один, такой же легкий сеанс — как бы много это сейчас дало! Но втягивать человека в такое дело ни под каким видом нельзя. Может быть, позже. А пока спрятали его подальше, не выдали Баннику — и очень правильно сделали.

Ладно, не получилось с Афанасьевой и с тем парнем, примемся за Банника... Похоже, жизнь дает еще один шанс, и упустить его было бы исключительной глупостью. Все ж остальное — от лукавого...

Однако, поспешим. Пациент скоро должен очухаться полностью.

Он сварил кофе, из холодильника достал полуторалитровую бутылку «Фанты» — сейчас от спиртного им обоим полезно воздержаться.

Банник лежал на диване с открытыми глазами.

— Вздремнул? Ну и отлично. — Баринов поставил поднос на стол. — Поднимайся, наливай, рассказывай — как дошел до жизни такой.

4

Расстались они, как говорится, «при своих». Довольно мирно и без особой напряженности, как коллега с коллегой после обычного научного разговора. Правда, от обсуждения многих моментов Банник по-прежнему уклонялся, но это дело житейское — куда же он свою природную «сучность» денет? Его надо принимать таким как есть... или не принимать вовсе.

Обед в столовой подали вполне качественный, особенно неплох оказался тушеный кролик. И обслужили на уровне, как начальство положено — отдельный столик, официантка, льняная салфетка...

Прогулявшись по пустынным аллейкам — рабочее время, как-никак! — Баринов направился к себе «домой».

Помнится, кое-кто из его знакомых всерьез утверждал, что под алкоголем работается раскованнее, лучше и продуктивнее. Упор делался на поэтов да писателей, художников да актеров, а также ученых и изобретателей. На творческую личность, словом.

Баринов не спорил, лишь хмыкал скептически. Допускал с натяжкой, что актерам — может быть. И то, ежели стакан-другой перед выходом на сцену выводит их на определенный кураж. Трудновато без куража натурально изобразить Отелло или Турандот, Катерину или Фигаро, Офелию или Чацкого.

Для остальных же... Винцо да водочка иногда