Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

Нет, но были случаи пропажи людей в горах. — Да-да, Даниэла Ройтер, мне говорили. «Значит, она увлекалась мистикой?» С пьяной настойчивостью поинтересовался Шелтон, и Герхард ответил, неожиданно искренне и прямо. — Увлекалась, сильнее, чем следовало бы.

Она даже вела записи, что-то типа дневника открытий. — Настоящий дух исследователя, уважаю, — серьезно констатировал стратег и сощурился. Но что-то мне подсказывает, что вы ее хобби не разделяли. — Ну, летающие тарелки и оборотни не в моем вкусе, — отшутился Герхард. Чувство вины вновь откликнулось интенсивным всплеском.

Да и традиция, понимаете, маленький городок, очень религиозный, семейные обычаи, идти на службу в полицию. Постепенно Марцель отключился от восприятия речи Герхарда, сосредоточившись на его мыслях. Там, на грани между сознанием и подсознательным, вертелось что-то очень интересное. Рихард, слежка, ревность, любопытство, вина, плотное месиво из образов и обрывков чувств.

Реальность меркла, превращаясь в условный фон. Радио в главном зале кашляя выплевывала грубоватые ретро-баллады, трясали по стенам зеленоватые оцветы, на огромной плазме гоняли мячик две одинаково упорные и неумелые футбольные команды. Стучали кружки по столам, хруст крекеров мешался со смехом, монотонными голосами, и что-то звенело стеклянно, и временами начинал вдруг хвурчать кофейный автомат, блестящая махина, хоронящаяся за стойкой.

А над всем этим парили удушливым смогом примитивные, но глубинные, замешанные на инстинктах чувства и мысли. Ощущение причастности к обществу, к силе, приятное сытость, спутник изобильных и благополучных времен, легкий азарт и предвкушение победы своих, смутная тревога, вызванная темнотой.

Герхард был другим. Чем глубже вглядывался Марцель в его полноценное, не одурманенное телепатическим воздействием сознание, тем больше убеждался, что он устроен интереснее, чем кажется на первый взгляд. Если разум Шелпена напоминал океан, сложную гармонию холодных разнонаправленных потоков, то у Герхарда он скорее походил на два параллельно бегущих ручья, но ручья более глубоких, чем может представить человек.

Поверхностные мысли читались легко, и Марцель словно листал книгу, напечатанную крупным детским шрифтом, однако глубокие слои не были оформлены словесно. Так, как будто бы Герхард не успевал додумывать каждую мысль до конца, только делал наметки и строил цепочки из обрывков. Не удержавшись, Марцель попытался заглянуть глубже. Страшно не хватало тактильного контакта, ощущения были как при никотиновом голодании во время долгого авиаперелета, когда пачка сигарет рядышком, в нагрудном кармане, но закурить совершенно невозможно.

Интуицию дразнил заманчивый привкус тайны. Сейчас Марцель был почти уверен, что у Герхарда есть тузы в рукаве, скелеты в шкафу, но никак не мог до них добраться. В висках уже начало противно покалывать от перенапряжения, и даже Шелтон что-то заметил и шепнул «Шванг, притормози, у тебя сейчас физиономия как при запоре».

Нервно хихикнув, Мартель приглушил телепатию и постарался вновь сосредоточиться на разговоре. И через три дня ее объявили без вести пропавшей. Открыли дело, но ничего так и не сдвинулось с мертвой точки. А вскоре после того, как разбился дядя Рихард, дядя Иоганн настоял на том, чтобы закрыть дело и признать Даниэлу Ройтер погибшей в результате несчастного случая.

Дослушав откровение Герхарда, Шилтон ненадолго замолчал хмуря брови, а потом виновата посмотрел на собеседника. — Герхард, простите, если мой вопрос прозвучит нетактично, но как погиб ваш дядя? — полицейский ответил не сразу. Мартелю даже показалось, что он немного протрезвел. Чувство вины в мыслях вытеснила глухая злость.

В общем-то, это не секрет, — произнес он напряженно, почему-то глядя не на Шелтона, а на Марцеля. В тот день шел сильный дождь. Дядя Рихард не справился с управлением, вылетел с Хаффельштрассе и врезался в дерево. Зарвался бензобак, и когда прибыли пожарные скорые, спасать было уже некого. Шелтон молча выслушал его, а затем подался вперед и накрыл ладонью пальцы Герхарда.

— Сочувствую вашему горю, Герхард, правда, сочувствую. Шелтон почти не лгал и уже не притворялся пьяным. — Когда кто-то отбирает часть твоей семьи, это всегда вызывает горечь и гнев. Я не знаю, каким был Рихард Вебер. — Он был самым лучшим, — перебил его Герхард и тут же виновато уставился в столешницу и отдернул руку.

— Извините. Просто у нас в семье было всего два человека, которые безоговорочно поддерживали мои планы на будущее, в том числе и решение уехать из Хаффельберга. И одним из них был дядя Рихард, хотя кое-что не одобрял и он. В том числе и отношения с Даниэллой Ройтер. Осторожно поинтересовался Шелтон, и Герхард ощетинился. — Кто вам сказал?

Гретта Вальц. Без зазрения совести солгал Шелтон. — Простите, Герхард, я действительно позволил себе лишнее. Действительно, не стоило мне поднимать такую тему. После этого Мартель ожидал чего угодно — скандала, ощутимого похолодания в отношениях. Но Герхард выдохнул длинно и неожиданно мягко ответил — Простите меня, я погорячился.

Просто, знаете, я никак не могу понять, почему они не оставят её в покое. Иногда хочется закричать «Да опомнитесь, люди! Она умерла! — Да, хватит уже! Но всё равно постоянно всплывают какие-то сплетни. Закончил он с непередаваемым отвращением, и в голосе, и в мыслях. Марселю даже показалось, что на лице осела невидимая жирная паутина.

— Сплетни всплывают, говорите? — задумчиво произнес Шелтон и поднял на Герхарда абсолютно трезвый и очень цепкий взгляд. — А может, это происходит потому, что история Даниэла Ройтер еще не закончена. — Что вы имеете в виду? — взглядом Герхарда, кажется, можно было резать сталь. — Я так рассуждаю, — растерянно откликнулся Шелтон, прикрыв глаза и улыбнулся.

— Кажется, я не совсем трезв. После этой ночевки в горах мне постоянно мерещится что-то странное, и там тоже за нами будто кто-то следил. Впрочем, не будем о плохом. «Может, закажем что-нибудь еще, как считаете, Герхард?» Что-нибудь еще затянулось почти до полуночи. До десяти часов сидели в ведьмином котле, потом шатались по окрестностям.

Марцель, уговоривший тайком от напарника две кружки пива, наслаждался блаженной тишиной в голове. Никаких собственных мыслей, только яркие пятна чужих образов, проходящие сквозь сознание, не задерживаясь. Герхард, по его же выражению, «выгуливал хмель», дышал ночной прохладой, невпопад отвечал на хаотические расспросы Шелтона и думал о чем-то своем. Небо над Хаффельбергом было как густые чернила, ни звезды, ни лунного оцвета.

Стих и ветер. Воздух словно сгустился. Иногда Марцеллю чудилось, что за ними кто-то следит из темноты, но всякий раз, когда он оглядывался, поблизости никого не было. Только один раз сверкнули таинственно из подворотни желтые кошачьи глаза. После возвращения к вальцам Шелтон безжалостно протрезвил напарника. Не с помощью биокинеза, а ледяной водой.

Сунул в ванну, как котенка, и включил душ. Марцель конвульсивно дергался, фыркал, отбивался и даже, кажется, пытался телепатически воздействовать на стратега, но быстро пришел в себя и затих. Шелтон в гневе был страшен. «Ну что, теперь ты в состоянии слушать?» Марцель потряс головой и поморщился. В висках застучали маленькие молоточки. Ток-ток-ток-ток-ток-ток-ток-ток.

Типа того. Он облизнул пересохшие губы и виновато уставился на напарника. — Прекрасно, — сухо откликнулся Шелтон. — Тогда слушай и запоминай. Завтра мы едем в Клаусталь. Дорога туда займет полтора часа на экспрессе, соответственно, подъем в шесть утра. Постарайся выспаться. Марцель взвыл.

Ты садист! Ты точно садист! — Как я тебе высплюсь за пять часов?

Как-нибудь, — равнодушно пожал плечами Шелтон, — это твое дело. — Зачем нам вообще туда ехать? — Не кричи, разбудишь Вальцев. Шелтон оглянулся на дверь ванной. В Клаустале живут родители Даниэлы Ройтер, сама она только училась и работала в Шельдорфе, но имущества у нее там не было, только съемная квартира, а настоящий дом находится именно в Клаустале, и мне нужно кое-что оттуда забрать.