Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев

Увидев чалму на моей голове — Хам басовито загоготал.

— Знаешь на кого ты сейчас похож, новый братец? — спросил меня Хам, прохохотавшись, и потом сам же и ответил, — На мужской орган после обрезания. Когда его заматывают бинтом, чтобы кровь остановилась.

Я был просто шокирован таким обращением. Это не имело вообще ничего общего с тем, как говорили со мной мюриды из белой Башни Света! Я все больше убеждался, что в Башне Света шейх собрал отборных воинов и благородных юношей, а в черной Башне Творца — какое-то отребье.

Я вскочил на ноги, в ярости сорвал с головы чалму, которая тут же развязалась и превратилась в месиво, напоминавшее тряпки.

— Не смей так со мной говорить! — заорал я.

— Вот это хорошее начало знакомства, — хмыкнул Хам, он меня, конечно, совсем не испугался, — А без чалмы, братец, ты знаешь на кого похож? На необрезанный мужской орган неверного.

Я схватился за кинжал, но тут же сообразил, что зарезать в первый же день своего брата-мюрида — не лучшая идея. Так что кинжал я с пояса снял и бросил, чтобы не было лишнего соблазна, а потом двинулся на Хама, сжимая кулаки.

Хам и теперь не смутился, а тут же принял боевую стойку.

— А давай. Тебя мало во дворе били, Ила Победитель кувшинов?

— Я Победитель джиннов! Извинись за всё, что ты сказал.

— Пока не за что извиняться. Вот когда я тебя отделаю так, что ты встать помочиться не сможешь — тогда извинюсь. Уговорил.

Я бросился к Хаму, но нашу уже почти начавшуюся потасовку прервал старейшина Башни Ибрагим. Он появился в дверном проеме, где не было никакой двери, вместе с еще двумя мюридами.

— А ну прекратите, оба! — прикрикнул косоглазый Ибрагим, — Ила, ты правда безумен? Почему ты в первый же день создаешь столько проблем?

Это обидело меня еще больше. Разве я создавал проблемы? Это же Хам начал надо мной потешаться, причем самым грубым недопустимым образом. Однако я не собирался жаловаться Ибрагиму на Хама, это могли счесть слабостью. Так что я просто молчал и мрачно сопел от злости.

— Ты будешь наказан, Ила, — почти что торжественно объявил мне Ибрагим, — Прости, новый брат, но если я не накажу тебя — меня самого накажет Шамириам. А мне это зачем? Так что ты сегодня без ужина, Ила. Возможно пост смирит твой гнев и твою гордыню. На ужин у нас, кстати, козлятина с горным луком — ароматная, жирная и очень вкусная. Но ты ляжешь спать голодным, за то, что поднял руку на своего брата.

— Я на него еще не поднял руку, — мрачно буркнул я.

— А если бы поднял — я бы её тебе сломал, — не преминул заметить на это Хам.

Ибрагим поглядел на моего обидчика — одним глазом, потому что второй его косой глаз продолжал смотреть куда-то в стенку.

— Ты тоже хорош, Хам, — заметил Ибрагим, — Так-то ты встречаешь нового брата?

— Мне такой брат нужен, как ослу пергамент, — выругался на это Хам, — Я же тебе говорил — мне и одному хорошо жилось. А теперь мне сюда заселили безумца. Агрессивного и опасного безумца! Ты сам видел, что он творил во дворе, Ибрагим. А погляди, что этот ублюдок сотворил с чалмой…

Хам ткнул своим жирным, как конская колбаса, пальцем в сторону моей размотанной чалмы.

— Мда, — хмыкнул Ибрагим, — Однако ж, ты и сам не умел наматывать чалму, когда пришёл к нам сюда, Хам.

— А тебе почем знать? — рассвирепел Хам, — Я сюда пришел на год раньше тебя, Ибрагим.

— Однако старейшиной Шамириам сделала меня, а не тебя, — спокойно ответил Ибрагим, — Ну вот что… Чалма должна быть намотана, намотана правильно и намотана на голову Илы. Ты ему поможешь, Хам. Ты позаботишься о своем брате и соседе.

Вот это мне очень сильно не понравилось. Забота Хама — это последнее, что я сейчас хотел получить.

— Я сам справлюсь, — заявил я.

Ибрагим на это только мрачно покачал головой.

— Сейчас же молитва, и ужин уже, — принялся тем временем негодовать Хам, — Я хочу свершить священный обряд, а потом — свершить мой ужин! А не мотать чалмы на больные головы сумасшедших подонков.

— Ну… — Ибрагим развел руками, — Быстрее намотаешь чалму — быстрее пойдешь на молитву и ужин, Хам. А если не хочешь проявить братскую любовь к Иле и помочь ему — так это дело твое. Только тогда я вынужден буду рассказать все Шамириам. И ты, Хам, пойдешь завтра чистить нужник.

Хам от злости даже скрипнул зубами.

— Ладно. Твоя взяла, Ибрагим. Давай, проваливай. Чалма будет у этого сына осла на башке, обещаю тебе. Молись, чтобы я не придушил его в процессе намотки, потому что он меня сильно разозлил.

— Нам не нужен еще один мертвый брат, Хам, — ответил Ибрагим, как будто даже испуганно.

А после этого ушёл, вместе со своими двумя соратниками.

Я же был и расстроен, и шокирован одновременно. Что значит «еще один мертвый брат»? Выходит, что Хам здесь кого-то уже убил? Убил и остался после этого в монастыре? Но больше всего меня расстроили даже не эти непонятные намеки, даже не то, что Ибрагим наказал меня, а не Хама, а то, как Хам говорил со мной или даже с Ибрагимом. Это было просто немыслимо. Здесь все было немыслимо, в этой Башне. Начиная от её черного цвета и женщины-устада, и кончая тем, как ведут себя местные послушники.

Хам молча поднял мою совсем запутавшуюся чалму и принялся распутывать.

Я некоторое время наблюдал за ним, тоже молча, но потом не выдержал:

— Хам, ты понимаешь, что за такие речи в городе тебя бы уже давным давно зарезали? И как ты говорил с Ибрагимом? Он же старейшина!

— Ты городской ублюдок, вот что, — пробасил Хам, не отрываясь от разматывания чалмы, — Шамириам была права. Но ты больше не в городе, сын осла. Тут тебе не будет «здравствуй, пожалуйста, извольте», неженка, а будет боль, если еще раз посмеешь мне дерзить. А твой Ибрагим — просто косой трусливый придурок. Лучше бы Шамириам назначила старейшиной верблюда — больше бы было толку, чем от этого болезного.

Теперь на глазах у меня уже навернулись слёзы. Это все было неправильно, слишком неправильно.

— Я… Я не так себе представлял жизнь шаэлей, — пробормотал я, не сдержавшись.

— Смотри внимательно, как мотать чалму, — потребовал Хам, проигнорировав мою реплику, — Один раз показываю!

Хам намотал чалму на феску своими