Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

«Что делать, что делать, что делать, святая Матерь, помоги!»

Кон одновременно перебирает варианты, прикидывает, как именно с ним будут разговаривать, готовит ответы и оправдания, пытается сообразить, как предупредить семью. Некоторые загадочные события вдруг становятся ясными и понятными. Например, кто звонил сестре несколько раз, произносил ее имя и вешал трубку. Кон слишком медлит, и женщина теряет терпение. Она резко и грубо хватает его заволосы, дергает и охает абсолютно синхронно с Коном, ошалевшим от неожиданного, болезненного и омерзительного вторжения в личное пространство.

«Я иду!» Голос Кона звучит беспомощно. Женщина разжимает пальцы и брезгливо вытирает их о свой комбинезон. Дальше ей ничего говорить не надо. Кон сам послушно встает и на негнущихся ногах плетется за ней. Впрочем, достаточно быстро, чтобы не возникало нужды брать его под локоть, или подталкивать в спину.

Их машина припаркована за углом, серый Мерседес минивэн с затемненными стеклами. Мотор не заглушен, водитель явно сидит внутри. Значит, они уедут тихо и быстро, и вряд ли кто-нибудь еще увидит в университете Конрада Маккену вундеркинда с кафедры хирургии. До машины остается восемнадцать с половиной метров, когда за углом улицы вдруг раздаются шаги. Кто-то бежит, причем очень быстро, и совершенно не скрывает своего присутствия.

Ненадолго Конн загорается надеждой — полиция, кто-то видел его и вызвал помощь, но сразу же паникает. Не полиция, а какой-то фрик. По манере двигаться — мальчишка, но волосы длинные, светлые, спутанные, как пакля, панамка явно девчачья, розовые сандали тоже. Рост — метр шестьдесят пять или шестьдесят три.

Конн по привычке пытается определить на вскидку, но не может, сбитый с толку яркой внешностью. Еще девять секунд, и становится совершенно ясно, что это именно парень. Он останавливается в трех с четвертью метрах от женщины, возглавляющей процессию, и некоторое время просто тяжело дышит, уперев руки в коленки. А потом запрокидывает голову и говорит хрипло и тихо «моё». Женщина делает знак телохранителю, и тот кладет руку на кобуру.

«Что вы сказали, юноша?» Он выпрямляется и смотрит только на кона яркими-яркими голубыми глазищами. «Моё! Моё! Моё!» — повторяется стервенением. Женщина пытается обернуться к телохранителю, и вдруг вскрикивает коротко и заваливается на землю. А телохранитель, вместо того, чтобы помочь ей или устранить фрика, вдруг начинает хладнокровно расстреливать товарищей.

Четыре выстрела, почти беззвучных хлопка. «Глушитель», — соображает кон. Потом еще один хлопок, когда телохранитель подходит к Минивену и заглядывает внутрь. Шестой раз он выстреливает себе в рот. А Фрик улыбается и протягивает руку. «Идем со мной. Я тебя не брошу». Хон просчитывает все варианты, но прежде чем он вслух задает вопрос «Твоя работа, да?».

Фрик растерянно оглядывается по сторонам, будто в первый раз осознавая, где находится, и потом говорит. «Да, но я случайно. Они просто мешались, а она…» На мёртвую женщину фрик смотрит с невыразимой врезгливостью. «Была, как я. Только такая слабачка, фе». И снова оборачивается к Кону. «Пойдём, пожалуйста», — просит почти жалобно. «Я тебя издалека услышал. Ты мне нужен. Ну, пойдём».

И Кону от чего-то хочется подчиниться. Он смутно осознаёт, что это желание не его, Оно как будто навязано извне, и вместе с тем чувствует дружелюбие, интерес, восторг, облегчение, надежду, злость, всё одновременно и всё чужое. «Хорошо, пойдём», — соглашается Конн и вкладывает руку в протянутую ладонь. Обычно прикосновения ему неприятные, но не сейчас. Кожа по-прежнему запредельно чувствительная, от каждого прикосновения мурашки по спине и слабость в ногах, однако без привычного привкуса боли или отвращения.

Как будто трогаешь сам себя. Парень на секунду замирает, а потом вдруг по-змеиному резко припадает к руке Кона, прижимается к ней щекой. Щека гладкая, нежная, как у ребенка, похоже, бриться ему еще не приходилось. В голове у Кона начинает звенеть от избытка ощущений. «Охренеть!», — делится фрик впечатлениями через четырнадцать секунд и, наконец, отлипает от чужой руки.

Кону уже все равно. Его сознание словно распалось на полторы сотни зеркальных осколков, и в каждом отражается что-то свое. Какая-то часть разума продумывает последствия убийства людей из Шельдерской группировки, другая пытается проанализировать неожиданного спасителя и понять, откуда он взялся, третья методично перебирает варианты дальнейшего поведения, а фрик тащит его вглубь городских трущоб и тараторит безумлку.

«Сначала я услышал ее. Она такая же, как я, только хуже. «Недоделка, но она громко думала про тебя, и я услышал тебя у нее в голове, и пошел за ними, и услышал тебя». Не оборачиваясь, рефлектор нажимает запястье Кона, потом скользит пальцами вверх, забираясь под рукав водолазки. У фрика инстинкт — обтрогать, общупать с головы до ног жесткими мозолистыми ладонями, впитать тактильные ощущения.

Кон чувствует, что за этим стремлением стоит нечто большее, словно через прикосновение этот странный парень изучает его, разглядывает или, иногда, просто благоговейно слушает, тянется за впечатлениями, как заядлый курильщик в нервный момент за сигаретами. — Ты, ты потрясающий, правда, меня как водой окатило, я до этого уже несколько месяцев совершенно чокнутый ходил, меня где только не мотало, а тут, как якорь, и все, я спокоен, я могу чувствовать, где я, а где остальные, разделять, Как будто ты — барьер между остальными и мной.

И это, знаешь, такой кайф, просто неописуемый — быть собой. Но не успел я обрадоваться, когда вдруг та стерва подумала, как именно тебя будут убивать. И я понял, убьют ведь, и даже не поймут, на кого руку подняли.

А я ведь тебя даже толком распробовать не успел, все равно что слизываешь с десерта взбитые сливки, самую верхушку, а остальное прямо из рук вырывают. «И меня как перемкнуло! Нельзя упускать, надо отбить!» Ну, я и отбил, как сумел. Конн вслушивается взбивчивый монолог и с каждой секундой все яснее осознает, что его неожиданный спаситель не идиот. Он странный, очень нервный, совершает нелогичные и пугающие поступки, не имеет представления о личном пространстве собеседника.

Он кажется сумасшедшим и перескакивает с темы на тему как ребенок, но речь у него богатая, правильная и осмысленное. «Что теперь делать будем?» Кон спрашивает по инерции, больше у самого себя. Но парень неожиданно тормозит и всерьез задумывается. «Прятать тебя?» — выдаёт он неожиданно.

«Я уже решил, где. Знаешь, Кон, я ведь постоянно живу в чужих квартирах. Сторожу, когда кто-нибудь богатый и одинокий надолго уезжает в командировку, караулю его, заставляю отдать ключи и забыть это. Потом месяц с чем-то перебьюсь у него в квартире и ищу следующего. Сейчас вот заныкался в апартаментах у одного бизнесмена. Он вернётся только осенью. Там нас никто точно искать не будет. Камер в подъезде нет, а консьержа я отключу.

Пойдём? Возвращаться в свою квартиру Кон не может, поэтому соглашается и только потом спохватывается. «Так, а откуда ты знаешь моё имя?» Фрик счастливо вздыхает, прикрывая глаза, и снова подается к кону, прижимается щекой к костлявому плечу. Кон чувствует кожей чужой пульс, частый, словно птичий. Я теперь про тебя много знаю.

Не все, потому что ты думаешь странно, про много-много вещей одновременно. Знаешь, на океан похоже. Поверху пена плавает, и я ее вижу, а что на глубине нет. И это здорово, кон. Знаешь, какие обычно пустые люди, пустые и громкие, а еще в толпе у них никакого порядка, как будто идешь в толпе, и каждый кричит свое, хочется просто не слышать их, а я не могу, и поэтому иногда забываю, где проходят границы между мной и… и всем остальным.

Кон замирает, разум не хочет верить, но факты уже невозможно игнорировать. — Ты читаешь мысли? «Ага», — легко соглашается Фрик и добавляет, — «Я. Шванг».

«Прозвище?» — не сразу соображает Кон, и Фрик снова кивает. «Ну да, наверное». Удивительно, как легко затеряться в мегаполисе. Для этого достаточно всего лишь пройти через трущобы в сумерках, а потом закрыться в квартире на 27 этаже нового, даже не до конца еще заселенного дома. Камер в подъезде действительно нет, а консьерж спит, и ему нет дела до странной парочки. До кона медленно, но верно доходит осознание того, что произошло.