Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

И опять, какая-то часть разума шокирована, но другая перебирает варианты развития ситуации и управляет действиями в настоящем. Поэтому со стороны кон выглядит абсолютно спокойным. Он идет в чужой душ, моется чужим мылом, ложится в чужую кровать, застеленную до хруста чистым бельем. Кон в полусне, полушоке валяется на ней, как морская звезда, на дне, раскинув руки и ноги, и, кажется, над ним, словно пёстрые стаи рыб, проплывают воспоминания о жизни, уже прошлой, к которой вернуться нельзя.

Сестра, родители, университет, грядущая практика в госпитале, взлом чужих компьютеров ради развлечения. Да пропади оно всё пропадом! Кон жмурится, глаза почему-то жжёт. Через некоторое время из ванной выходит шванг и садится на край кровати. Воду из волос он отжимает прямо на паркет.

Будет лужа, но кого это волнует? Конн молчит. «Эй!» Шванг трогает его за локоть мокрыми пальцами. «Всё будет хорошо. Знаешь, Конн, у меня уже план есть. Я хочу исчезнуть. Как Конрад Маккена. Зачем? Надо. Семья».

Это Конн не говорит, просто думает. И про шантаж, и про то, что шельдерская группировка его уничтожит, если узнает, что он причастен ко всему, что произошло. «Я знаю, как исчезнуть», — коротко отвечает Шванг и вытягивается на кровати, вывернув голову на бок и пялится на кона голубыми глазищами. Это немного жутковато, но, кажется, кон начинает привыкать. «Знаешь, я гулял с разными бандами, а люди там иногда хотят завязать с преступной жизнью.

И очень, очень тщательно продумывают, как. Он умолкает. И… «Завтра расскажу», — обещает Шванг и натягивает на себя одеяло одной рукой. «Давай спать, я устал, болит голова, слишком много слушал и говорил». Он как-то по-особенному выделяет эти слова. Не просто слушал и говорил, а как будто бы делал нечто особенное.

Пока Кон размышляет, Шванко мудряется заснуть, и во сне протянуть руку и положить холодную ладонь прямо Кону на живот. Иногда Шванко шевелит пальцами, неосознанно, и нестриженные ногти слегка царапают по коже. Кон от этого кидает то в жар, то в холод, ему тоскливо. Он смотрит в потолок и думает, что все это очень похоже на затянувшийся ночной кошмар.

А на следующий день они со Шванком и впрямь обдумывают план исчезновения, и в течение всего одной недели воплощают. В маленьком полицейском участке случается накладка. Труп некоего утопленника с документами на имя Конрада Маккены отправляют в крематорий по вине офицера-идиота. Но оставшиеся в архиве фотографии тела и снятые для базы отпечатки пальцев не оставляют никаких сомнений в том, что погибший был именно Конрадом Маккеной.

Газеты целую неделю трубят о дипломатическом скандале в связи с загадочной гибелью иностранного студента Вундеркинда. В одной статье Конн видит фотографию заплаканной сестры, уткнувшейся в отцовское плечо. Конн еще не знает, что через месяц у него будут новые документы с новым именем. Свое старое он переиначит на немецкий манер, а фамилию возьмет от бабки-британки. Не знает, что через полтора месяца они со Шванком сбегут через полстраны в самый восточный город саксонской зоны и вернутся только через четыре года, и шельдерская группировка вновь заинтересуется ими обойми.

Впрочем, никто и никогда так и не заподозрит, что блестящий эстротек Курт Шелтон и смертельно опасный телепат Марцль Шванг имеют отношения к студенту-неудачнику из далекой Канады и полоумному фрику из трущоб Шелдерфа. Людям свойственно забывать.

Глава вторая. Монстры

Марцель стоял на смотровой площадке монастырской колокольни и, перегнувшись через перила, глядел вдаль. Ветер доносил запахи дождя и мокрой травы. Солнце казалось по-осеннему негреющим и далеким, а свет его был словно бы тронут ржавчиной. Дела обстояли хренови некуда. Налюбовался. Ага, Марцель поднял воротник джинсовки и полез в карман за сигаретами.

Озябшие пальцы слушались плохо. «Перекурю и пойдем». «Хорошо». Шелтон был пугающе терпеливым и покладистым. Вообще, день начался уж слишком поздно, где-то в районе четырех часов. Марсель проснулся абсолютно здоровым физически, но морально разбитым. Телепатия работала нестабильно, слух то становился излишне острым, то практически исчезал. Проникновение в чужой разум через прикосновение почему-то сразу затягивала в глубокую прослушку.

Марцель дважды это проверил, сначала на Гретти, потом на сестре Анхелике, и каждый раз успевал выскочить из состояния полутранса в самый последний момент. А ведь на поиске Штайна оставалась неделя, и то в лучшем случае. — Что будем делать? — Марцель прикрыл глаза и выдохнул дым в блеклое осеннее небо. Где-то недалеко звучала музыка, очень сложная, Красивая, как в консерватории, куда Шелтон затащил его однажды уже очень давно.

— Пойдем по городу, проверять твоих подозреваемых. — Нет. Голос напарника прозвучал неожиданно близко, практически над головой. Марсель слегка отклонился назад и спиной почувствовал тепло чужого тела. — Штайн подождет. Сейчас главное разобраться с тем, что происходит с тобой.

У меня сильно развито чувство собственника, Шванг. Я очень недоволен тем, что кто-то пытается свести с ума или убить моего телепата. Это «моего» обожгло сознание, как будто капля расплавленного олова, обнажённое плечо. Короткий, но яростный всплеск эмоций, тут же усмирённый холодным разумом стратега. На мгновение Мартель увидел себя чужими глазами.

По школьному прилизанное каре, дурацкие фиолетовые очки, тонкие запястья, торчащие из рукавов толстовки, пальцы конвульсивно вцепившиеся в каменные перила до побелевших костяшек. Шелтон стоял прямо у него за спиной, тоже положив руки на парапет, одновременно и защищая, и лишая свободы. «Я как в клетке. А как же наблюдатели от Блау?»

«Вряд ли они приедут быстро. А у тебя за четыре дня было три… случая», — запнулся он, подбирая слово, но так и не произнес то, что подумал на самом деле. Что же касается Штайна, я пока проведу информационную работу. Я говорил, что над полицейской базой потрудился кто-то посторонний. От неожиданности Марцель выпустил сигарету. «Неа».

«Значит, говорю», — спокойно продолжил Шелтон. «Если бы не кое-какие явные несоответствия, я бы даже не обратил на это внимание. А так, добрался до статистики внесения изменений и сеансов работы системы, я обнаружил интересную вещь. Во-первых, около трех недель назад база была отредактирована, причем дважды, и оба раза сеанс работы длился с одиннадцати вечера до половины четвертого ночи.

Я уточнил у фрау Гретты, имеет ли Герхард Штернберг обыкновение задерживаться на работе допоздна, а она ответила, что за ним такого никогда не водилось. Наоборот, полицейский участок частенько закрывается уже около трёх пополудни. — Нетипичное служебное рвение, — Марцель криво улыбнулся. — Я бы не исключал такой возможности, если б не во-вторых.

А во-вторых, работа шла с аккаунта Иоганна Вебера, а ему семьдесят шесть лет, Шванг. Не думаю, что он приходит тайком по ночам в закрытый участок и работает с базой. — Думаешь, это был Штайн? Марцель почувствовал, что мрачное настроение постепенно сменяется охотничьим азартом. — Вполне вероятно, больше некому, — хмыкнул Шелтон. — Я еще вернусь в участок и попробую посмотреть, не осталось ли резервных копий базы где-нибудь в недрах жесткого диска.

Если да, то сравню информацию, узнаю, что подчистили, и, возможно, это выведет нас на Штайна. Или хотя бы на того, кто работал с базой в неположенное время. Но потом, позже. Впервые. Сперва разберемся с твоими… твоими видениями. Ты все-таки сказал это слово. Я не знаю, что происходит и откуда оно взялось.

Марцель сгорбился и уставился вниз, на зеленую лужайку перед монастырем. Где-то там, внизу, тлела сигарета, если, конечно, она не погасла в полете. Раньше ничего такого не было, никогда. Чужие сны, да, чувства тоже. Я даже в психушке успел поваляться, но такого никогда и нигде не видел, как кошмар какой-то. Шилтон рефлекторно сжал пальцы, стискивая порчень.

Именно. Кошмар. Я проанализировал твои видения, Шванг, включая последние, и вот что заметил. Те женщины горели неправильно. Ты когда-нибудь видел, как горят трупы? Марцель честно задумался. Ну, видел, но не присматривался, если честно. Ну и меня от сильных запахов тошнит, сам знаешь. А сегодня специально уточнил и сравнил с твоими воспоминаниями. И знаешь что? Живой человек не может так гореть.