Забери меня отсюда - Софья Валерьевна Ролдугина

Солнце коснулось горизонта; из места соприкосновения, точно из раны, выплеснулось алое, багряное и размазалось по небосводу, по облакам, вплоть до чернильно-густого востока.

– Кажется, поняла, – тихо произнесла Уиллоу. Движения у неё стали настороженными. – Хорошо бы Кённу дождаться, конечно. Но если за нами правда шпионят, то лучше бы этим любопытствующим глазки повынимать до его возвращения. Чем меньше враги знают, тем лучше.

– И барабанные перепонки проколоть.

Это сказал Маркос – причём с тем самым сосредоточенным выражением лица, с каким люди не изобретают кровожадные метафоры, а говорят обыденные для себя вещи. Вроде не пойти ли мне купить хлеба, почитать новый комикс про Майора Безупречность, постирать джинсы, проколоть врагу барабанные перепонки.

Уиллоу, впрочем, понравилось.

– Типа того. Короче, мне надо зеркало, подкову или навесной замок. Лучше всего подкову, но у тебя, скорее всего, таких древних хреновин не водится.

– Ты не поверишь…

Подкова – самая настоящая, только отполированная и начищенная – лежала в дедовом кабинете на столе вместо пресс-папье. Пока Тина бегала за ней, Уиллоу успела наломать где-то ивовых прутьев, начертить на дороге мелом непонятные и непристойные на первый взгляд знаки и вытоптать половину соседской клумбы.

«Как хорошо, что Роуды сейчас в отъезде».

– Держи. – Она вручила девчонке подкову. – И что будешь делать?

– Для начала – смотреть, – ответила Уиллоу напряжённо. – За черту отступите, ладно? Мало ли что.

И она, перевернув подкову «рогами» вниз, подняла её на уровень глаз.

Несколько томительных секунд ничего не происходило.

– И? – спросила Тина. – Видно что-нибудь?

– Подожди, это же не телескоп, – отмахнулась девчонка, слегка поворачивая голову и с прищуром глядя через подкову то одним, то другим глазом. – Надо настроиться, угол подобрать и… Ох, ё!

Она выронила подкову, чудом не попав себе по ноге.

– Так плохо?

– Сама посмотри, – огрызнулась Уиллоу и вытащила заткнутый за пояс пучок прутиков. – Нет, с этой хренью надо разбираться. Если их ещё по городу до фига… На, гляди, – подобрала она подкову и вручила Тине. – Только не прямо, а как будто ты на что-то другое смотришь.

Инструкции мало что проясняли. И сначала ничего не получалось, щурься – не щурься; но потом в какой-то момент взгляд соскользнул с колышущейся пены цветов на стену дома за ними… Все побеги разом повернулись, как подсолнухи за светилом; только венчали их не цветы, а мелкие, как рыбья икра, выпученные глаза на тонких стебельках.

Подкова просвистела и врезалась в стену дома, срезав по ходу пару стеблей.

– Лихо, – одобрительно цокнула языком Уиллоу. – Ну ладно, зато они вроде бы неагрессивные. Ну-ка… – Она отделила три прута из пучка и сложила их в рамку. – Э-э… Долгая зима землю снегом укрывала, пришла весна – покрывало сдёрнула; как травам к солнцу тянуться, как дереву листьями опериться, как цветку лепестки разомкнуть – так тайному стать явным!

«Зря мы не дождались Кёнвальда», – успела подумать Тина.

И – началось.

Гортензии рванулись к небу, выталкивая никак не полагающиеся им шипы; тысячи голубых глаз-лепестков развернулись, хлопнули синхронно кожистыми дряблыми веками, засветились; пластиковые гномы и зайцы на клумбе зашевелились, выдернули игрушечные сабли, шагнули к нарушителям, вытягиваясь, облекаясь чем-то тёмным… Со срезанных подковой стеблей сочилась чёрная кровь, падала на землю, и там, где капли ударялись, смешивались с почвой, – из этой чудовищной микстуры зарождались жирные, склизкие головастики.

От неожиданности Уиллоу растеряла прутья – негибко, деревянно наклонилась, собирая их с дороги, и попутно смазала часть линий и знаков. Побледнела, выругалась… Тина ощутила знакомый зуд в пальцах, точно там концентрировалось что-то, – точь-в-точь как тогда, с Кённой, когда тени пытались загнать их в тупик.

Но Маркос опередил всех.

Белый как полотно, он переступил через начертанные на асфальте знаки и наотмашь, от груди наискосок, рубанул воздух. Пространство задрожало, прогибаясь; куст осыпался, разрезанный одним ударом, и забарабанили по земле ссыхающиеся в полёте глаза. Часть игрушечных солдат пала; те, что остались целыми, замешкались.

А потом сбоку, из-под крыльца дома, хлынула вода – и смыла всё, включая кроваво-красное небо.

– Похоже, я вовремя, – заметил Кённа непринуждённо, возникая из пустоты между Уиллоу и Маркосом. – А теперь, дети, вы расскажете мне, что здесь творится. И, Тина, – брось бяку, обожжёшься.

Тина посмотрела на свои ладони; их охватывало облако голубоватых искр. Она ойкнула, всплеснула руками, и огоньки осыпались вниз, угасая.

– Не вздумай вообразить себя колдуньей, – предостерёг он между делом. Затем обратился к Маркосу, одобрительно кивнув: – А у тебя хорошо получилось. Понял, в чём загвоздка?

– Угу, – дёрнул головой мальчишка, уставившись туда, где ещё полминуты назад красовался разлапистый куст гортензий, а теперь зияла наполненная грязной жижей яма. – Я раньше думал, что не надо бояться. Типа настоящий мужчина, всё такое… А потом началось всё это, я чуть не умер, ну, и спросил бабку Костас, как правильно. Она очень смеялась, потом говорит: «А кухню ты как чистишь?» А я смотрел, ну, на Уиллоу, на Тину, на мистера Йорка… И дошло. Страшно? Ну, ок, можно бояться. И просто работать, как на кухне, когда надо гору посуды перемыть. Берёшь и делаешь.

Кённа усмехнулся и потрепал его по голове, превращая тщательно зачёсанные льняные кудри в воронье гнездо.

– Интересный способ. Я делаю по-другому. Но тут, как в любви, у каждого свои заморочки. Что ж, пройдём в дом – я расскажу вам свои новости, вы мне свои, и мы вместе ужаснёмся… Ах, да, – спохватился он и улыбнулся Тине через плечо. – Не будем ссорить тебя с соседями.

Он лихачески прищёлкнул пальцами – и земля на месте клумбы заколыхалась, как тесто в кадушке, которую раскачивают. Потянулись друг к другу края ямы, срослись; проклюнулась трава, нежная, молодая, пушком укрывая почву, а следом полезли, растопыривая листья, упрямые, жилистые побеги. Они быстро вымахали почти что в человечий рост; затем чпокнуло что-то – появились бутоны и тут же раскрылись нежными фиолетовыми, белёсыми, сине-лиловыми облачками.

Выглядело это завораживающе.

Правда, Тина немного сомневалась, оценит ли консервативное семейство Роудов такую стильную композицию из чертополоха. Уже у самого дома Кёнвальд вдруг побледнел и прикусил губу, согнулся на мгновение, прижимая ладони к солнечному сплетению. Потом резко выдохнул, выпрямился.

– Ничего страшного, просто подурнело что-то, – улыбнулся он, но гримаса вышла страшноватая. – Наверное, потому что какое-то время нормально не спал, занят постоянно…

Уиллоу пригляделась к нему, потом с размаху шлёпнула себя по лбу.

– Слушай, прости! Кто-то другой забыть мог, но мне непростительно. Стена за домом у