Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Он часто заморгал.
Внутри, кровоточа, отслаивалась рубчатая кожица безразличия, расползалась, и в разрывы проникали острые иглы прошлого — реального, а не исковерканного его мозгом.
Катя и Никитос не погибли…
Они… они…
Живы.
Но как… почему?.. Он ведь…
Стас заглянул в свое подсознание и увидел, как рушится огромный уродливый мост. Распадается на куски защитный блок разума.
Его жена и сын не умерли. Катя просто ушла от него, забрав Никитоса. А он подменил их уход гибелью. Сделал себя жертвой. Он не помнил похорон, потому что их не было.
Из множества видов психологических блоков его мозг создал собственный, ужасный, кощунственный вариант. Стас думал, что видит и понимает механизмы, включившиеся в его голове после «смерти семьи»: изоляцию, отказ, регрессию, отрицание реальности, — но это был лишь побочный эффект другой защиты.
Чтобы сделать героев живыми, глубокими, он глотал книги по психологии: делал пометки, выписывал, применял…
Как случилось, что он внушил себе смерть жены и сына? Какие шестеренки пришли в движение? Его мозг подавил негативные события (разрыв с Катей, уставшей делить его с вымышленными мирами и людьми) и эмоции, с ними связанные? Вытеснил в бессознательное болезненные воспоминания и чувства? Заменил их на нечто еще более ужасное… на две смерти? Зачем? Почему? Он что, хотел снять с себя ответственность, обвинить Рок? Чтобы сказать: от меня ничего не зависит, ничего уже не исправить? Чтобы вплавить Катю и Никитоса, воспоминания до «трагедии» в себя, в свою личность? Или он исказил все, даже воспоминания? Изменил прошлое, скрыл истинные мотивы?
Катя уехала к родителям не отдохнуть — ушла от него. А надрывающийся в пустой квартире телефон на самом деле был его попытками дозвониться до супруги, вернуть ее. Он пил, чтобы прогнать боль, но каждое утро боль возвращалась, ложилась серебряным талером на дно мраморной чаши, как в легенде о пражском студенте, рискнувшем поселиться в старом доме Фауста. Легкие деньги сгубили нищего юношу: бес уволок его, как и доктора, через дыру в потолке. Со Стасом нечистый поступил и того хуже: оставил жить в вымышленном аду.
Нет, это все его мозг! Он сам! Он — и есть нечистый!
Стас уронил магический шар между ног, остервенело рванул рубашку вверх и посмотрел на грудь. Показалось, что сквозь желейную кожу проступают желтые ребра. И сердце за ними. Жаль, что нельзя увидеть мозг — этот убогий аппарат, который даже в трауре ставил писательство выше сына, скорбел по невозможности писать…
Стас захрипел от дикой сердечной боли, но больше — от омерзения к себе, осознания случившегося.
Больше года… Господи, больше года он думал, что…
Его безумный взгляд опустился на черный кристалл, в глазах потемнело, и Стас потерял сознание.
4
За ним кто-то следил.
Внезапное чувство заставило Яна осмотреть котлован: подошву с дренажными канавами, пологие стены, края откосов. Тускнело низкое солнце.
Ян чувствовал взгляд невидимых, безжизненных глаз.
«Ты просто на взводе».
Хорошо, если так.
Он наткнулся на сосредоточенное лицо Лукаша, устроившегося на кабине самосвала, готового в любой момент нырнуть внутрь и встретить вампира каменным водопадом. Затем пристально глянул на запертую дверь склепа — дверь усмехалась над ним: однажды ты вошел в меня, человек; уверен, что вышел?
От клубящегося, подвижного тумана тянуло мерзкой сыростью. Яну хотелось надеть капюшон, но он не делал этого, чтобы иметь лучший обзор.
В котловане множились злые тени. Наползали сумерки.
Ян поежился. В груди все отчетливей шевелился дремотный испуг, будто происходящее было сном. Он не мог с этим справиться. Наморщив лоб, посмотрел в сторону бульдозера, где стояла Олеся.
Девушка смотрела на дверь. Неожиданно выражение ее лица изменилось — еще раньше, чем Ян услышал скрип ржавых петель, — наполнилось смятением.
Ян дергано обернулся к склепу.
Усыпальница открылась и выпустила смерть. По ступеням поднимались дурные сны. Дикими глазами Ян смотрел, как мертвецы медленно выходят на поверхность.
Один, второй, третий…
Смертельно бледные, подрагивающие лица, неморгающие глаза. Больше всего Яна потрясло лицо Иржи. Оно углубилось в себя, словно лицо нерожденного младенца. Плечи напарника спазматически дергались, рот перекосила гримаса боли, лоб покрывала испарина. В дверном проеме показался человек-пленка…
Туман принес вонь тухлого мяса. У Яна перехватило дыхание. Его затошнило, желудок потянулся к горлу.
Ян крепче ухватился за топор.
Нежить влачилась, тащилась, выстраиваясь вдоль линии света, терминатора. Те, кому не хватало места, становились вторым рядом. Паломники, пришедшие на поклон к раздавленному божеству.
Ян забрался на гусеницу, нырнул в открытую дверцу, плюхнулся на сиденье и вдавил рычаг с оранжевой головкой вниз, опуская конструкцию с джойстиком поворота кабины в рабочее положение. Топор уронил на пол, рядом с педалями, совмещенными с рычагами управления гусеничным ходом. Отвал был поднят, ключ торчал в замке зажигания — включай стартер, дави на педали и размазывай мертвецов по тракам.
Почему остановились, почему не атакуют?
«Они отвлекают…»
Мысль пронзила сердце четырьмя острыми ножами, которые носил на перчатке обгоревший урод из какого-то фильма.
Но где? Где Дракула, Высокая тварь?
И тут он увидел. Сквозь боковое стекло, сквозь страх, сквозь смерть, дрогнувшую на его лице.
Вампир стоял за спиной Олеси. Периферийным зрением Ян уловил движение, предшествующее появлению кошмара, — мазок падения. Клубящееся марево, подсвеченное изнутри живым травянистым светом, разбегалось от ног существа концентрическими кругами.
Олеся дернулась, будто шла и споткнулась, затем обернулась. Монстр поплыл на нее, и тогда Ян вскочил с сиденья, вытянул шею, чувствуя, как под кожей вздуваются жилы, вибрируют, еще секунда — и лопнут, и завыл, точно волк на тракте:
— Оле-е-е-ся!
Зеленые глаза потемнели, запали, ослепли. Продолжая выть, он вывалился из кабины, едва не сломал лодыжку, обронил топор, невесть как снова оказавшийся в его руке, подполз, сцепил дрожащие пальцы на прорезиненной рукоятке, вскочил на ноги и стал обходить машину.
Он не сразу нашел взглядом Олесю, а когда нашел — внутри окончательно перевернулось. Девушка лежала на спине, и белый дым полз по ее неподвижному телу.
Вампир засмеялся. С его длинных пальцев свисала темная прядь, с которой играл острый коготь.
Обрушившийся в яму звук заставил обоих задрать головы: человека и существо.
На склеп сыпались камни.
Самосвал вытряхивал снаряды рывками, а потом кузов полностью опрокинулся — и вниз сошла каменная лавина. Она погребла под собой живых мертвецов… почти всех.
Двое — человек-пленка и парень в мотоциклетной куртке со страшным раздавленным черепом — неумолимо ковыляли в сторону Яна, отрезая его от Олеси. Что с ней? Она жива?
