На золотом крыльце – 2 - Евгений Адгурович Капба
Я ж не железный.
— Вот, такси твое, — Сидор ткнул золоченым пальцем в сторону маленькой машинки с открытым верхом. — Езжай и будь здоров, парень. И на хозяйку не обижайся. Это — черные уруки, не люди. Они другие. У них — по-другому.
— Да знаю я, — прозвучало это ворчливо, а Сидорг… То есть — киборг Сидор ни в чем виноват не был. — Всего хорошего.
Я едва втиснулся на заднее сидение машины, посмотрел на бритый затылок снажьей девчонки-таксистки и сказал:
— К Гостиным Рядам, пожалуйста. Туда, где сквер Ивана Четвертого.
— Доедем пулей-нах! — откликнулась зеленая орчанка. — Че там, к Хорсе заскакивал башку подрихтовать? Классный причухан-врот, ты просто крас-с-сава-ять!
Отлично, я становлюсь популярен среди орочьих женщин. Дичь, которой можно гордиться!
* * *
Честно говоря, я очень жалел, что так и не поел шаурму у Хорсы. Ну да, да, утроба ненасытная, после всего, что между нами случилось, я все еще думал о еде! Ну, а что, я только позавтракал, и то — сухомяткой! А Хорса все делала очень классно, наверное, и шаурма у нее была что надо.
Но голод — не тетка, вместо шаурмы я затарился треугольными пирожками с мясом в какой-то забегаловке на углу. Название забегаловки было пафосным — «Греческий бог», пирожки тоже назывались замысловато — «Краэтапитакья». И вроде приготовлены неплохо, но, сдается мне, как замена шаурме — полная фигня. Но когда желудок винтом закручивается — и не такое сожрешь… Так что я сидел на скамеечке у памятника Ивану Васильевичу, который со значительным выражением лица тыкал бронзовыми пальцем куда-то направо, как раз в сторону греческой закусочной, жевал пирожки и запивал их газировкой.
А потом у меня стало жечь в груди, и я очень не сразу сообразил что дело в парном талисмане! Я подумал — пирожки меня сведут в могилу. Но, по все видимости, с Оболенским происходило что-то нехорошее! И тянул меня талисман как раз в сторону «Молодеги»! Делать было нечего: я сунул оставшиеся пирожки в рюкзак, закинул его за спину и побежал со всей скоростью, на какую только был способен. Ночной клуб «Молодега» располагался с обратной стороны Гостиных Рядов, так что кросс получился приличный, но и прибыл я практически вовремя, хотя и получил, похоже, серьезный ожог от талисмана.
Под бело-красной вывеской, из двери, обитой кожей неизвестного мне животного, спиной пятился мужик в атласной фиолетовой рубахе и кричал:
— На выход, на выход, сученыш, или я прострелю тебе живот!
На голове мужика можно было увидеть солидную лысину, в руках — футуристического вида арбалет, а на ногах — сапоги с заостренными носами и фиолетовые же атласные шаровары.
— Опусти оружие, Каган, девчонки тут ни при чем! — раздался голос Оболенского. — Мы выйдем на улицу и поговорим как мужчина с мужчиной, не вовлекая в наши дела дам…
— Не буду я с тобой разговаривать, скотина, я убью тебя, а потом разделаюсь со шлюхами!.. — он разве что пеной изо рта не брызгал, этот Каган.
Мне слушать дальше не было никакой необходимости. Наших бьют! Всё предельно понятно. Я выдернул дюссак из ножен и телекинезом запустил его в полет — ровно до того момента, пока он не прикоснулся к затылку мужика.
— Бросай арбалет, — громко сказал я, подходя. — Или я шевельну рукой — и у тебя в башке окажется много лишнего железа.
— Та-а-ак! — озадаченно проговорил Каган и попытался обернуться, но добился только того, что лезвие распороло ему кожу, и потекла кровь.
Немного, несколько капель. Но он точно это почувствовал.
— Арбалет на землю, — повторил я, перехватывая рукоятку оружия уже рукой: я подошел достаточно близко.
Оружие брякнулось на асфальт, и тут же изнутри клуба пулей вылетел корнет, который в два прыжка пересек расстояние, отделявшее его от Кагана, и резко, с оттяжечкой, врезал ему в челюсть. Мужик рухнул на землю, а Оболенский сказал:
— Сутенер, падла. Не понимает, что у дам бывают выходные, которыми они вольны распоряжаться так, как им вздумается… Ничего, теперь на больничку поедет, подумает о своем поведении. Ты вовремя появился, Миха, но сейчас нам срочно нужно сваливать — если нагрянет полиция, зависнем здесь до ночи, хотя мы в общем-то в своем праве. Еще бы телекинезом не светил во все стороны — вообще счастье было бы. Ну, плевать. Погнали, погнали! Вон там наша машина!
И мы, топоча ботинками, рванули к броневику, втиснутому между каким-то учебным центром и Музеем стекла. Оболенский запрыгнул за руль, я — на пассажирское место, корнет запустил двигатель, и машина с визгом покрышек помчалась по улице Воробьевской.
— Переодевайся быстрей, потом сменишь меня! — скомандовал он.
Сменить «оливу» на черную опричную «тактику» в кабине бронемашины на полном ходу — задача нетривиальная, но я справился, и потому в «кармане» на Набережной смог подменить корнета, который переоделся гораздо быстрее меня и сказал, отряхивая с формы несуществующий мусор и разглаживая шевроны с метлой и собачьей головой:
— Поехали к блокпосту. Теперь нам и сам черт не брат!
Я вел гораздо спокойнее, чем он, и, конечно, остановил броневик, когда спереди и сзади пристроились полицейские электрокары с мигалками. Из головной машины выбрались кхазады в бронежилетах, вооруженные дробовиками, из задней — два эльфа: блондин и брюнет, похоже — галадрим и лаэгрим. Все — в полицейской форме, с жетонами. Чернобородый гном стволом своего оружия постучал в водительскую дверцу. Я вопросительно глянул на Оболенского, и тот сказал:
— Ну, открой.
Я и открыл.
— Хуябенд! — сказал полицейский. — Унтер-офицер Баренбаум, муниципальная полиция Калуги. К вашим услугам. Вышли из машины и положили руки на… Так, ять! Иога-а-а-анн!!! Это опричники, а не солдатики!
Один из эльфов тоже заглянул в дверь и выругался на ламбе:
— Валарауко лин хакканда! — вряд ли это его звали Иоганн, конечно…
— Слово и дело Государево, — невозмутимо проговорил Егор Оболенский. — Везем груз чрезвычайной важности для повышения обороноспособности форпоста «Бельдягино». Если у вас есть к нам вопросы, вы можете сформулировать их в письменном виде и отправить на имя командира форпоста поручика Константина Голицына.
Лица у полицейских
