За что наказывают учеников - Наталья Сергеевна Корнева
Разумом Элиар понимал, что в этих словах есть зерно истины. Но дух его упрямо продолжал цепляться за возможности и вероятности. А что, если в предложении Учителя все-таки не было двойного дна? Красный Феникс вряд ли решится напасть в открытую, после того как его тень не сумела добиться успеха и подчинить разум Второго ученика.
— Пока трансмутация не завершена, Красный Феникс, конечно, не справится с вашим высокопреосвященством в прямом противостоянии, — осторожно добавила Шеата, видя, что Великий Иерофант колеблется, — но ваш достопочтенный наставник вполне может успешно воздействовать каким-то другим, окольным способом. Нельзя преуменьшать колоссальный опыт и изворотливость ума его светлости мессира Элирия Лестера Лара. И нельзя забывать, что мессиру Лару нет равных в обманном искусстве иллюзий. Кроме того, он не оставил вам времени на размышления: чтобы успеть на встречу к назначенному им часу, нужно начинать собирать экспедицию уже сегодня.
Элиар тяжело вздохнул. Воистину, неприятный ответ плавал на поверхности, хоть видеть его совсем не хотелось. Мудрая здравомыслящая Шеата была, как всегда, права. Это приглашение на сомнительные мирные переговоры вполне может быть ловушкой… и, с очень высокой долей вероятности, ею и является. То, что Учитель не дожидается окончания трансмутации, может говорить о его добрых намерениях… или же о нарочной демонстрации таковых для большей правдоподобности. А может, по какой-то причине Красный Феникс просто очень торопится расправиться с ним и не желает ждать. Вариантов было много, и почти все говорили о том, что его собираются обмануть.
Но все же Элиар не мог быть уверен в этом абсолютно и безоговорочно… не мог не дать Учителю ни единого шанса, не мог заранее записать его во враги.
Ученик часто не понимает, какую ценность получает от Учителя. В былые времена Элиар часто злился на наставника из-за унизительного обращения, которому тот подвергал его — да и всех остальных в храме. Казалось, Красный Феникс Лианора совершенно помешался на собственном недосягаемом величии и стремился во что бы то ни стало упрочить свое самовластие. Но со временем Элиар осознал: невыносимое высокомерие его светлости мессира Элирия Лестера Лара, его сводящие с ума капризы, молчание и туманные намеки, которые без должного опыта и тренировки невозможно было истолковать верно, есть не что иное, как следствие высочайшего статуса и полученного соответствующего воспитания.
Нет нужды стремиться к власти тому, кто имеет ее по праву крови. Для такого человека, повелителя по рождению, власть становится естественна, как дыхание. Учитель вел себя сообразно своему происхождению и положению в обществе, не более. Он просто не мог быть другим: с сознательного возраста он хорошо знал иерархию этого мира и свое место в ней. Его окружал почти осязаемый ореол величия. Это было в природе вещей, но… также в природе вещей было и то, что подобные надменные манеры живого божества не могли не задевать вольнолюбивое сердце кочевника.
Красный Феникс нес себя слишком высоко, как и положено законному наместнику небожителей. Жалкий полукровка из Великих степей не мог и помыслить, чтобы однажды приблизиться к подобному непостижимому величию, стать достойным своего великого наставника, и это сильно ранило его самолюбие…
Элиар вдруг подумал, как хотелось бы ему хотя бы один раз поговорить с Учителем искренне, без экивоков. За годы обучения в храме они никогда не делали этого, за исключением, возможно, той роковой ссоры в павильоне Красных Кленов, когда все вышло из-под контроля и окончательно разрушило их отношения.
Так уж сложилось: в Ром-Белиате излагать свои мысли прямо и открыто было не принято. Это считалось грубостью, признаком дурного тона. Показать обществу что-то, кроме холодной учтивости, означало потерять лицо, и никто не делал этого, годами и десятилетиями скрывая от окружающих свои истинные эмоции и взгляды. Никто не говорил того, что на самом деле думал, — только то, что приличествовало ситуации. Ром-Белиат был городом тончайших намеков, нюансов и полутонов, трактовать которые было целым искусством.
Элиар не был рожден в Запретном городе и, увы, не впитал с молоком матери способность читать между строк. Хоть его мать и была Совершенной и, как припоминал он сейчас давние ее слова, происходила из одной из великих тысячелетних династий Лианора, влияние ее на сына было слишком непродолжительно и мало.
Несмотря на то, что мать всегда держала себя отстраненно, Элиара тянуло к ней: он горячо желал ее ласки. Сейчас Элиар понимал, что мать вела себя с ним сдержанно по той же причине, что и Учитель: въевшаяся в кости привычка держать лицо. И пусть Элиар почти наверняка был нежеланным ребенком, мать любила его… по крайней мере, ему бы хотелось так думать. По временам скорбное лицо ее прояснялось и озарялось тихою материнскою улыбкой. И что-то такое нежное и печальное видел он иногда в ее неземных глазах… что-то, похожее на любовь.
Элиару вдруг подумалось, что глаза Учителя напоминают ему глаза матери. Он помнил ее совсем смутно, совсем нечетко… сохранились лишь немногочисленные воспоминания из самого раннего детства. Но цвет ее глаз был столь же ярким и холодным, — священный цвет циан.
Воистину, такие глаза — редкость даже среди Совершенных. Такие глаза говорили о многих поколениях чистокровных: только кровь великих домов, века и века поколений, переплетающиеся династии высокорожденных предков создавали их удивительный цвет. Выходит, и сам он, хоть и был полукровкой и не унаследовал внешность воинственного народа мореходов, являлся отпрыском древней благородной династии. С другой стороны, возможно, именно наличие в его жилах не только крови небожителей, но и простой смертной крови степняков сделало его более сильным и восприимчивым, способным изменяться и приспосабливаться к окружающим изменениям… перенимать и впитывать новое. Учитель говорил: в первом поколении смешивание дает поразительный эффект — мощный всплеск силы, но далее начинается ослабевание и вырождение. Должно быть, именно этот эффект восприимчивости и позволил Элиару изменить цвет своей крови, впустив в нее черное солнце, которое убило бы любого чистокровного Совершенного.
Цвет глаз матери подспудно отпечатался в его памяти, так же, как и рассказы о неведомом далеком океане, которого тогда Элиар еще ни разу не видел. Рассказы эти были полны тоски, от которой мать в конце концов и умерла, зачахнув,
