Истина лисицы - Юлия Июльская
– Но я же… Как? Что мне сделать? Как показать, что я есть я и что я готова? Я сделаю всё, что нужно. Говори! Говори, что мне сделать!
Инари склонила голову набок, и глаза её блеснули. Киоко не понравился этот блеск.
– Заслужи моё расположение, – с улыбкой произнесла она.
– Как я могу послужить тебе?
– Убей отступника.
Требует смерти
Бой бонсё отмерял стражу за стражей, день за днём, измерял недели и помогал не сойти с ума в этом вечном полумраке тоннелей, что звались улицами, и храма, стены которого стали временным домом.
Молитвы сменялись медитациями, медитации – уроками, уроки – служением храму, а служение – снова молитвами. Так проходили ночи, а днём наступало время сна, и Иоши сразу же отключался. Он не помнил сновидений. Кажется, их и не было. А единственные мысли, что занимали его в редкое свободное время, были о Киоко. Только бы Ёширо-сан её сберёг.
Сейчас Иоши мыл полы. Во всём храме. В целом храме, в каждом его павильоне. Он сначала не понял, что значит «служение храму» в расписании. Точнее, понял неверно. Он-то думал, это какие-то обряды или очередные молитвы, но нет, это было буквальное служение, где Иоши был в самом деле слугой. И он, и другие сёкэ.
Он попытался возмутиться, но, как оказалось, адепты ненасилия считали, что нагрузка сверх расписания насилием не считается. Больше медитаций и больше молитв. Не нравится мыть пол – тогда вот ещё две стражи готовки сверху. Не нравится готовить – три стражи занимаешься садом. И всё это не вместо, а вместе. То есть на сон оставались жалкие крохи. Как же Иоши ошибся, когда думал, что ему здесь будет легко, раз он уже проходил одно суровое обучение… В сравнении с жителями Дзюбу-дзи ученики школы сёгуна были свободны и беззаботны.
Сначала это сильно злило. Чтобы он, Сато Иоши, сын сёгуна, император Шинджу, мыл полы? Вычищал посуду? Занимался облагораживанием принадлежащих храму земель?
Но в конце концов на смену злости пришло раздражение, затем – обида, после – жалость к себе, а дальше – смирение. Он не мог бы сказать, что гордыня, взращиваемая в каждом будущем самурае с самого детства, покинула его, но служение храму стало новым уроком принятия.
Он отчищал особенно глубоко въевшееся пятно в павильоне Сна, когда попробовал сосредоточить свою ки в правой руке. Вышло легко. Учение кико оказалось во многом схоже с тем, чему его обучали до того, как позволили взять в руки боккэн. В Дзюбу-дзи не учили причинять вред, но здесь учили быть готовыми обезвредить того, кто станет угрозой. Иоши не был согласен с этим правилом ненасилия, но не мог не признать его действенность.
Кицунэ упражнялись не только с собственными телами, но и друг с другом. Одни изображали нападение, а другие использовали силу нападающего против него. То, что Ёширо-сан сделал с Чо в день их встречи, было не самым безопасным способом, но Иоши быстро понял, что уйти от атаки так, чтобы почти не касаться врага и чтобы враг в итоге сам пострадал от своих действий, – задача куда более сложная и требует какого-то невероятного мастерства. Вскоре стало понятно, почему здесь живут и обучаются веками – даже у осё всегда есть куда расти и развиваться, даже дайси не считал себя совершенством и продолжал собственные упражнения, развивая тело дальше. Хотя Иоши, увидев демонстрацию его мастерства – такое иногда устраивали перед началом занятия кико для воодушевления, – не мог бы и подумать, что это не предел. Потому что даже то, что он видел, было выше того предела, который он мог себе вообразить.
Немытые участки пола наконец закончились. Павильон Сна – последний – остался позади, и Иоши выдохнул. Он не чувствовал, что становится лучше, не был уверен, что эти уроки идут ему на пользу, но, во всяком случае, это отвлекало от тревоги за неё. Без монастыря он не продержался бы так долго – третья неделя, куда там! Он уже на третий день хотел всё бросить и бежать следом. Здесь остановила согя, за тории не остановило бы ничего.
Осё твердили, что жизнь течёт сейчас, но в этом познании Иоши уступал пока даже самым непоседливым детям. Они как раз – большинство из них – исправно погружались в течение жизни Дзюби-дзи, в то время как сам Иоши то и дело блуждал мыслями за пределами Хоно.
Ничего, осталось не так много. Вот-вот наступит время роста, и она вернётся. Ещё две недели обратного пути – и они встретятся. Только бы с ней всё было хорошо.
⁂
Она больше не выходила из своей комнаты. С тех пор как потеряла сознание и слуги отнесли её в спальню, Мэзэхиро не видел свою жену. Он знал, что она давно пришла в себя, и знал, что с ней всё хорошо, и всё же ему не нравилось, как обстояли дела.
Но ничего. Он очистит земли, вернёт Шинджу мир, и тогда… Быть может, тогда она поймёт, ради чего всё это. А если не поймёт, то смирится. Она ещё придёт к нему на поклон. Придёт за прощением и принятием. И тогда, как знать, возможно, Мэзэхиро подумает о том, чтобы даровать ей шанс на их будущее.
– Первейший, – в тронный зал вошёл стражник. – Гонец с посланием из Западной области.
– Впусти, – приказал Мэзэхиро.
Гонец прошёл внутрь, и Мэзэхиро тут же протянул руку, давая понять, что прочитать намерен сам. Мальчишка – совсем юный и щуплый, откуда только в таком силы? – подбежал и вложил свиток в его ладонь. Мэзэхиро развернул, пробежался глазами по столбцам и недовольно нахмурился. Ямагучи Кунайо не оспаривал напрямую его приказ, но задал с десяток дополнительных вопросов о его выполнении. Пока они ведут эту переписку, время идёт, и Мэзэхиро понимал, что даймё намеренно его тянет.
Он так долго к этому шёл… С самого рождения Иоши он делал всё, чтобы Шинджу оказалась в его надёжных руках. Сначала помолвка, затем избавление от прямого наследника… Жаль было убивать его мать, но принц не бывал один вдали от города, и пришлось идти на необходимые жертвы, которых позже становилось только больше.
Мэзэхиро надеялся, что обойдётся без смерти друга, он хотел верить, что дождётся естественного ухода Мару, но с исчезновением Кусанаги всё перевернулось. Шинджу нуждалась в твёрдой руке, тогда как мягкое сердце императора грозило ей хаосом.
И вот
