Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов
Софи заслуживает правды, но не такой, которая перевернёт её жизнь вновь. Я видел её лицо на похоронах, на фото и по описаниям очевидцев. Её боль, слёзы… И если я сейчас объявлюсь, то она примет меня, по крайней мере, за самозванца или сумасшедшего.
Я вздохнул, убрал перо и бумагу.
– Все не так просто, – прошептал я самому себе, глядя в окно.
Если судьба дала мне второй шанс, значит, я должен завоевать сердце моей Софи заново. Постепенно, шаг за шагом. Вернуться не как призрак прошлого, а как новый человек, достойный её любви и доверия.
Время придёт, и я расскажу ей всю правду. Но сейчас… сейчас я должен быть терпеливым. Впереди новая жизнь и, возможно, ещё более сложный путь, чем тот, что я прошёл до этого.
Из газет я узнал и о том, кем был человек, покушавшийся на жизнь императора. Как ни странно, это был не калдариец и даже не калдарийский шпион, как можно было бы ожидать. Стрелявший оказался выходцем из довольно состоятельной семьи, чьи корни уходили в старую аристократию. Его отец владел несколькими заводами и считался одним из столпов местного общества.
Но, как гласили слухи, в юности он уехал учиться в Калдарию, где насквозь пропитался духом демократии и либерализма. Там, под влиянием своих новых друзей и учителей, он превратился в ярого противника монархии, считая, что только революция способна привести к «подлинному просветлению» общества и «всеобщему счастью».
По возвращении на родину он не только сохранил свои убеждения, но и начал активно их продвигать. Его страсть к идее демократического строя превратилась в фанатизм. Он был уверен, что только поражение империи в войне способно разрушить «гнусный авторитарный режим» и принести стране светлое будущее. В своей извращённой логике он решил, что убийство императора станет катализатором перемен, и не остановился ни перед чем, чтобы воплотить этот план в жизнь.
Как завершилась его история, знали все. Несостоявшегося «спасителя Отечества» повесили на дворцовой площади. Приговор был приведён в исполнение под гром оваций огромной толпы. Люди, собравшиеся там, видели в нём не революционера, а предателя, готового продать свою родину за мечты о чуждой идеологии.
В чём-то стрелявшему даже повезло. Если бы гвардия не сдержала разъярённую толпу, то его просто растерзали бы на месте. Люди были в ярости, а горечь недавних утрат только подливала масла в огонь.
Я сидел, читая строки об этом человеке, и чувствовал странную смесь отвращения и… жалости. Разве он не хотел добра, пусть и через крайнее зло? Но как можно назвать добром поступок, приведший к крови и страданиям? Его вера, его идеалы, его «великая миссия» – всё оказалось ложью, обернувшейся крахом и его собственной смертью.
«Интересно, – подумал я, – понимал ли он, стоя перед палачом, насколько ошибался? Или до конца оставался верным своей иллюзии?»
Эти мысли остались без ответа, но в одном я был уверен: таких, как он, будет ещё немало. И не все их планы удастся пресечь вовремя.
Я обернулся и помахал на прощание рукой стоявшим на крыльце госпиталя медсестрам, которые скромно улыбнулись в ответ. Они уже привыкли видеть меня выходящим из этого места. За полтора года я научился без труда различать их взгляды – сочувствие, тревогу, иногда даже удивление. Но на этот раз я уходил действительно живым, с твёрдой уверенностью в том, что впереди – новая жизнь, новая возможность исправить ошибки.
Мой путь лежал на вокзал и далее в столицу. Впереди у меня были три месяца отпуска для восстановления после ранения. Это время я решил посвятить только себе – чтобы заново обрести самого себя, чтобы найти путь к той единственной, что когда-то принадлежала мне, и вернуть её сердце. Я не мог смириться с тем, что похороны навсегда закрыли для меня двери её жизни.
В ожидании поезда я зашёл в небольшой ресторан на вокзале. Кухня была, если честно, посредственной, но по сравнению с больничными харчами, которые мне приходилось есть все эти долгие месяцы, всё было невероятно вкусно. Я заказал себе отбивную и справился с ней быстро.
Когда я доел, вдруг на небольшую сцену поднялись музыканты. Сначала они подхватили простенькую мелодию, но вскоре певица запела. Она начала исполнять романс «Белой каралии гроздья душистые».
Я усмехнулся про себя, удивлённый такой случайностью. Заметил, что в зале стало тише, люди за столиками замерли, заслушавшись. Может, это был знак? Знак того, что все у меня получится.
Я закрыл глаза на мгновение, представив, как шаг за шагом я снова приближаюсь к своей цели – к тому, чтобы вернуть себе ту любовь, что когда-то была утрачена. И знал – это не будет легко, но ведь и цель была велика.
В глубине души горела надежда.
Глава 16
Я стоял перед массивными воротами дворца Вайсбергов. Они были всё такими же внушительными, как и в тот день, когда я покидал их в полной уверенности, что вернусь, и моя жизнь будет идти по привычному течению. Но теперь сердце стучало так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Словно судьба снова приготовила мне испытание.
Мои ноги будто приросли к земле, не давая сделать шаг. Невероятное чувство робости сковало меня, хотя я прошёл через ад войны и дважды пережил собственную смерть. Наконец, собрав всю волю в кулак, я сделал несколько неуверенных шагов, подошёл к калитке и постучал. Звук удара о металл эхом разнёсся по пустой улице, усиливая ощущение тревоги.
Через несколько мгновений маленькое окошко в калитке отворилось. Я ожидал увидеть знакомое лицо слуги или привратника, но вместо этого на меня уставились холодные глаза полицейского, над которыми возвышалась фуражка с гербом.
– Чего надо? – грубо спросил он, оглядывая меня с головы до ног.
Я моргнул, растерявшись от такого начала разговора.
– Я… Я бы хотел увидеть хозяйку дома, – выдавил я, чувствуя, как в груди растёт непонятная тяжесть.
Полицейский усмехнулся, но без намека на доброжелательность.
– Бывшая хозяйка здесь больше не живёт. Все имущество арестовано за долги.
Его слова ударили меня словно молотом. Я почувствовал, как внутри меня что-то рухнуло.
– Как… арестовано? – пробормотал я, будто не веря своим ушам. – А где она сейчас? – спросил я, едва сдерживая дрожь в голосе.
Полицейский пожал плечами, равнодушно поглядывая на меня.
– Не имею ни малейшего понятия. Может, в городе, а может, и вовсе уехала. Наше
