За что наказывают учеников - Наталья Сергеевна Корнева
Но вслух Элиар коротко ответил:
— Я доверяю вам, мессир.
— Хорошо. Если ты по-прежнему признаешь меня наставником и признаешь мою власть над тобой, ты должен прийти. — Темный Учитель удовлетворенно улыбнулся, чуть смягчая тон. Странная, непривычная интонация этого полуприказа-полупросьбы удивила и сильно встревожила Элиара. — Теперь все зависит только от тебя: твой выбор расставит все по местам и определит будущее. Докажи свою верность. Я буду ждать тебя в Красных скалах через три дня, в праздник весеннего равноденствия, в час, когда черное солнце встанет в полудне… Явись на мой зов!
Глава 30
Черный лотос расцветает
Эпоха Красного Солнца. Год 281. Сезон выпадения инея
Золотые листья гинкго падают на землю — появляется первый иней. Окрестности Бенну
*черной тушью*
Осень постепенно сходила на нет. Подходил к концу сезон выпадения инея — последний осенний сезон, — и приближался прохладный месяц хризантем.
Все прочие цветы понемногу увядали, напоминая Элиару о скоротечности бытия. Ничто не было вечно под солнцем: вот уже на смену пламенеющим кленам приходило роскошное осеннее золото. Листья гинкго падали с ветвей прямо ему под ноги, словно монеты, и превращали землю в золотой океан, в котором хотелось утонуть — и утопить все печали. В эту пору даже самый простой и невзрачный лист приобретал чарующие оттенки, на время становясь великолепным цветком. Но, увы, в этом дивном осеннем мире не было места покою и умиротворению.
Красивой осени, многоцветья листьев и цветов — ничего этого не было для Элиара. Вокруг него и внутри него была только тьма, только боль.
Уже скоро Учитель будет вкушать традиционное осеннее вино с лепестками хризантем — терпкое, чуть горчащее, символизирующее увядание природы и в целом мимолетность земной жизни. В отличие от самого Элиара, любившего подобные вкусы, Красный Феникс на дух не переносил горечи, но для этого вина неизменно делал исключение. На пороге надвигающейся зимы с ее трудностями и невзгодами золотые цветы возвращали бодрость духа и давали надежду: как известно, они были очень стойкими и могли цвести даже под снегом. А потому самой глубокой, поздней осенью, в тоскливое предзимье, вино с хризантемами согревало душу Учителя, словно теплый свет солнца.
Красный Волк тряхнул головой, отгоняя неуместные воспоминания. Едва все в его злосчастной жизни наконец пришло в гармонию — едва сам он пришел в странную меланхоличную гармонию с прошлым, с самим собой, позабыв, что в прекрасном Ром-Белиате он лишь пленник, заложник своего народа, которым расплатились когда-то за мир… Позабыв, что он не только вознесен до небес, получив по милости Учителя самые влиятельные должности и саны, но и унижен с таким же грандиозным размахом, по-прежнему оставаясь рабом, по-прежнему сохраняя обязанность открыто носить на горле личную печать Красного жреца — так, чтобы ее было видно всем.
Да… Едва Элиар примирился с таким положением вещей, как все это давно устоявшееся, сделавшееся в его представлении незыблемым, вдруг оказалось слишком хрупким… недопустимо хрупким. Все было разрушено в один миг! Все иллюзии, все глупые надежды и мечты — все, все разбилось вдребезги! В душе Элиара не осталось ни камня на камне, ни следа, ни фантома прежнего мира. Все изменилось бесповоротно: пути назад, к привычной жизни — к само собой разумеющейся обыкновенной жизни, которую он так часто не ценил, от которой отделяли его теперь каких-то несколько кратких дней, — заветного обратного пути не было.
Как же легко потерять что-то, что, как казалось, будет с тобою всегда… Словно вода, которую он зачерпнул в ручье, вдруг ускользнула меж пальцев и бесследно ушла в песок. Так же преходяща оказалась и человеческая жизнь.
Самый страшный сон в мгновение ока оказался невыносимой, безжалостной реальностью: Элиар вновь оказался в полном одиночестве. И вновь до этого никому не было дела. Когда он покинул Халдор, никто в самом деле не скучал по нему… и сейчас, когда он исчез из Ром-Белиата, многие только вздохнут с облегчением. Может, и вправду он несет в мир только зло? Все, к чему он прикасался, становилось обреченным на смерть.
Элиара отчаянно тянуло назад, к руинам прежней жизни. Но пропасть между ними росла и ширилась: с каждым мгновением прошлое отдалялось от него и становилось все безвозвратнее. Семьи больше не было. Родины больше не было. Нигде. Ему больше не к чему было идти — только бежать от прошлого.
Увы, несмотря на силу своей крови и непревзойденные таланты великого жреца, Элиар ничего не мог поделать с невосполнимыми утратами. В этом случае он был бессилен точно так же, как и самый обычный человек, и мог только принимать свою судьбу.
Корабль его жизни медленно, но верно шел ко дну. Он был жив, но все равно что умер. Кто пожалеет о нем, когда его не станет?
Из павильона Красных Кленов Элиар бежал, не останавливаясь ни на миг, словно зверь, которому нужно зализывать раны. Словно приговоренный к смерти, словно преступник, которого преследовали. Впрочем, он и был преступником — он поднял руку на Первородного, на своего наставника, воспитателя и господина, на великого Красного Феникса Лианора, светоча народа Совершенных и наместника небожителей на земле. Кровь Учителя заливала одежды ученика, отныне и навек запятнанные этой священной кровью. Произошедшее ошарашивало и с трудом укладывалось в голове. Будто все это наваждение, какой-то дурной сон, который не желал заканчиваться.
Его встретила ночь, и еще одна, и еще — и все это время Элиар бежал куда глаза глядят, не останавливаясь, не разбирая дороги. Над головой его восходила наливающаяся золотом полная осенняя луна, и наконец пошла на убыль: до зимы оставалось совсем немного.
Дни тянулись за днями. Это был долгий путь, но, хвала небожителям, кочевнику не страшны дороги. Он толком не помнил, спал ли он вообще, и если спал, то где… кажется, прямо под открытым небом. Только сейчас, немного придя в себя, Элиар обнаружил, что бесцельно скитается где-то в центральных землях Материка, словно жалкий бездомный пес. Как же далеко забрался он от Ром-Белиата! Но хотелось убежать еще дальше. Убежать от стыда, от тоски, от скорби по родным и желания исправить то, что исправить нельзя.
Повсеместно начавшееся в природе увядание только усиливало и обостряло чувство брошенности и одиночества. В бесконечной меланхолии Элиар двигался все дальше от Запретного города. Он и не думал, что может устать настолько, дико устать. Очередная тягостная ночь тянулась и тянулась, не желая заканчиваться. Перед самым рассветом вдруг резко
