По краю земли - Катерина Ромм
Не хотелось открывать письмо здесь, в стылом углу бюро у всех на виду. Спрятав письмо за пазуху, Меркурус принялся за работу. Лишь во второй половине дня он наконец освободился и отправился в дом дяди. Там было пусто – и куда они подевались, неужели снова ушли на разведку? Впрочем, Меркурус рад был оказаться дома в одиночестве. Он поставил чайник на огонь и, пока вода закипала, опустился в кресло и осторожно распечатал серый конверт.
Несколько секунд он смотрел на лист бумаги, словно оглушённый. Потом вернулся к началу письма и перечитал его ещё раз. Перевернул страницы, желая убедиться, что всё понял правильно. Вскочил на ноги и навернул круг по комнате.
В ушах стучала кровь, и ладони тряслись, как у матери после приступа. Меркурус не мог даже представить себе, что это будет так. Так пронзительно-ярко и обжигающе счастливо при мысли, что он никого не убивал. Словно костлявые руки мертвеца вдруг перестали цеплять его за лодыжки при каждом шаге и наконец отпустили.
– Эмме! – он ворвался в комнату матери.
Седая женщина сидела в глубоком кресле-качалке, завернувшись в плед, и бездумно смотрела в стену, сжимая и разжимая в руках клубок шерсти. Клубок тихо шуршал – фуш-фуш-фуш, на стене тикали часы – цок-цок-цок, и сердце Меркуруса поймало этот размеренный ритм. Уже спокойнее, он снова позвал мать по имени и опустился перед ней на пол.
– Отец жив, Варнара всё наврала, – прошептал он, цепляясь за её колени. – Это значит, я не убил его. Ты слышишь?
Женщина шевелила губами, не глядя на него.
– Я не убийца, Эмме! Эмме! Мама…
Она не отзывалась, и Меркурус тяжело вздохнул. Конечно, он уже много лет ни на что не надеялся. Разве не потому он только ей одной рассказал о своём ужасном преступлении? Эмме вряд ли понимала значение этих слов.
– Теперь всё будет по-другому, – не дрогнув, сказал Меркурус. – Обещаю, я проживу жизнь так, чтобы ты мной гордилась.
Эмме качнулась в кресле и выронила клубок. С усилием опустив голову, она уставилась на свои осиротевшие руки – и сложила их домиком. Меркурус нагнулся, чтобы поднять шерсть.
– Спасибо, – произнесла Эмме почти беззвучно, одними губами, совсем как Камила.
Воздух вернулся в лёгкие, а вместе с ним – желание жить, созидать и творить. Меркурус устроился на широком подоконнике второго этажа, уткнувшись длинными ступнями в откос и положив плотный лист бумаги на книгу, а книгу на колени. Вдохновлённо прищурившись и склонив голову набок, он делал набросок горного пейзажа. Впервые за последние недели карандаш лежал в руке правильно и танцевал по бумаге, оставляя за собой сложный – но такой простой, такой естественный! – след.
Ребят он заметил ещё в самом начале улицы, когда снова выглянул в окно. Дядя шёл с ними, и все четверо были нагружены корзинами. Меркурус усмехнулся, отложил рисунок и карандаш и спустился в кухню, чтобы помочь.
– Да ты весь светишься, – подметил дядя при виде племянника. – Случилось чего или просто по случаю праздника?..
– Получил письмо от подруги, – признался Меркурус и, поймав взгляд Фелтона, добавил: – От Камилы.
– И чем же она тебя так порадовала?
Он не знал, что на это ответить. Всем! Всем порадовала, и ведь наверняка понимала, в каком состоянии он будет читать это письмо. Оно было длинное, на несколько страниц, но всё самое главное было сказано в самом начале, чтобы он мог сразу выдохнуть – и снова вдохнуть полной грудью.
– Мы для тебя тоже кой-чего приготовили, – заявил Фелтон. – То есть… ещё не приготовили, но скоро будет. Пирог!
Венда обречённо покачала головой.
– Что, не умеешь печь пироги, Ирма? – Меркурус не удержался от колкости.
За прошедшие недели они обнаружили, что сахарная принцесса ничего не умеет по дому. Хоть одевать её не приходилось, и то хорошо: раньше Меркурус полагал, что богатых леди собирают и причёсывают исключительно няньки.
– Можно я лучше буду разливать напитки? – предложила девчонка.
И она разливала: весь вечер тщательно следила, чтобы у всех были полные стаканы. Фелтон пил сладкий лимонад, Айлек и Венда сделали выбор в пользу ельнского ягодного пунша, а Меркурус и его дядя оба любили тёмное вязкое вино с юго-запада Флоры. Оно дорого стоило в сравнении с местными сортами, но ради второго совершеннолетия дядя не поскупился на две бутылки. Они выпили обе.
Меркурус шутил и смеялся, играл в слова с Фелтоном, бездарно ему проигрывая, и философствовал с Айлеком, лёжа прямо на полу. Они приготовили пирог и мгновенно съели его, не успев почувствовать вкуса, а потом, когда дядя сдался и сказал, что идёт спать, Меркурус заявил, что у него сна ни в одном глазу и что он жаждет присоединиться к празднующим солнцестояние.
Они выползли на улицу, в объятия самой длинной ночи года. Голос Фелтона звенел над искрящимися сугробами – кажется, он рассказывал Венде очередную историю. Айлек шёл между Меркурусом и Вендой, приобняв её за плечи, и снег хрустел у них под сапогами. Меркурус видел и слышал всё вспышками: и снег, и хруст, и смех мальчишки. Вдруг декорации сменились, голос Фелтона растворился в гомоне и звуках цитеры 6 и флейты, а перед глазами замелькали флажки, гирлянды и увешанные фонариками палатки. Меркурус бросил на прилавок деньги и получил взамен горсть маленьких круглых пряников и горячий еловый ром. Он попытался пристроить один пряник на ободок чашки, но тот провалился внутрь. Попытки выудить его привели только к тому, что Меркурус обжёг пальцы.
– Ну ты и балбес, – рассмеялась Венда.
Он взглянул на неё: щёки пылают, в глазах молнии, заразительная улыбка. Нарисовать бы её!.. Нарисовать бы весь мир – таким, какой он есть сегодня, сейчас, в это мгновение. Утренний свет осквернит волшебство бессонной ночи. Как всегда.
– Пойдёшь со мной завтра в газету, Марк? – спросил Айлек.
– Пойду, – подтвердил Меркурус, не задумавшись ни на секунду.
– Ну и зачем тебе такой балбес в газете? – заметила Венда. – Ты посмотри, что творит! Сколько вина он вообще выпил?..
– И ром, – зачем‐то добавил Меркурус.
Он сдался и стал глотать горячий напиток из чашки, не обращая внимания на размокший пряничек. Ром тут же потёк по бороде.
– Если он упадёт, я его до дома не дотащу, – обеспокоенно сказал Фелтон.
– Не упаду. Думаешь, я пьяный, что ли? Да я не
