Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов
– Все, кто способен держать оружие, ко мне! – громко отдал я команду, и она как волна прокатилась по двору и коридорам госпиталя. Ко мне начали подтягиваться санитары и те из раненых бойцов, кто мог передвигаться самостоятельно. Все понимали, что время терять нельзя. Мы не могли позволить себе панику. А с оружием у нас проблем не было. Часто с передовой привозили раненых с винтовками, пистолетами, патронами и даже гранатами. Вся эта «добыча» аккуратно складывалась в сарае, где собирались боеприпасы, а потом с каждой партией раненых отправлялась в тыл. На железнодорожной станции это всё сдавалось интендантам. К счастью, эти запасы только собирались отправлять в тыл, но не успели, и вот теперь этот арсенал нам очень даже пригодится.
Добровольцев набралось почти пятьдесят человек – раненых и санитаров, кому предстояло занять оборону на подступах к госпиталю и, насколько возможно, задержать продвижение противника и дать время на эвакуацию как можно большего числа раненых.
Это было больше похоже на картину из фильма «Офицеры», нежели на реальность. Я был до глубины души поражён, когда увидел, как боец, с перебитыми ногами, стиснув зубы, занимает своё место на позиции. Санитары бережно положили его на шинель. Он благодарно кивнул им. Было видно, что его тело было в изнеможении, но в глазах светился огонь.
– Не переживайте, братцы, – проговорил он, раскладывая патроны и пару гранат перед собой. – Я не сдамся. В отличие от остальных, я точно не драпану.
На позиции засмеялись, смех был неловким, но живым, словно он был напоминанием, что не важно, сколько тебе осталось – главное, как ты проживёшь свои последние минуты.
Этот звук пробудил во мне что-то инстинктивное, чего я не мог объяснить. Сердце ускоренно забилось в груди, а волосы зашевелились под шапкой, словно в предчувствии чего-то страшного. Лязг гусениц… Я знал его. Этот звук я слышал раньше. Он был знаком, как ночной кошмар, преследующий тебя наяву.
Поднеся изодранный и потрескавшийся бинокль, я попытался сфокусировать взгляд на линии горизонта. Один… два… три… четыре… пять. Пять калдарийских танков – бронеходов, как их называли здесь, медленно выползали из-за дальних холмов, словно мифические существа-вестники смерти.
Пять! Для нас и одного было бы достаточно, чтобы смешать с грязью. Я видел подобные машины раньше. В тот раз, когда столкнулся с ними под Арцбургом, мы отбились только за счёт того, что я примерно знал, как с ними бороться. Теперь, спустя время, они стали ещё более совершенными. Бронеходы были совсем не такими, как те уродливые, угловатые стальные сараи на узких гусеницах, которые я встретил в самом начале. Нет, теперь это были настоящие чудовища, с широкими гусеницами, охватывающими корпус, и башнями, из которых торчали стволы орудий, готовые уничтожить любого, кто попал к ним в прицел.
Но что меня удивило, так это реакция моих бойцов. В их взглядах не было страха. Я видел только спокойствие и решимость. Похоже, что для них встреча с такими монстрами стала обыденностью. Может, не обыденностью, но вполне привычной. Они деловито разворачивали свои бинты и, используя их, начали связывать гранаты по несколько штук.
Я видел, как бронеходы все ближе и ближе подползают к нам, их лязгающие гусеницы вгрызаются в промороженную землю, будто разрывают её. Но среди этой угрозы была и маленькая искорка надежды. Хорошая новость: калдарийцы были без пехоты. Видимо, сопровождение отстало, или враг ещё не до конца понял, что без пехоты бронеход хоть и может натворить дел, но всё же очень уязвим. Это давало нам хотя бы минимальный шанс. Но не больше. Один бронеход мы могли бы сжечь, с двумя шанс справиться был бы совсем минимален. Уничтожить три было сродни чуду. Но считаться уже поздно. Надо во что бы то ни стало остановить врага.
Калдарийцы подошли достаточно близко, не замечая нашу куцую оборону. И это давало нам хоть мизерную, но надежду. Один из бойцов, с перемотанной головой и подвязанной левой рукой, упорно полз к калдарийскому бронеходу. Он двигался, несмотря на усталость и боль, каждое его движение было наполнено решимостью. Добравшись на нужное расстояние, он поднялся, шатаясь, чтобы бросить связку гранат. Но в тот же миг пулемётная очередь прошила его насквозь. Он рухнул на землю, так и не успев метнуть заряд.
Бронеходы замедлили ход. Их башни плавно двигались, будто стальные хищники, вынюхивающие жертву. Эта пауза дала шанс другим бойцам. Двое раненых, укрывшись в воронках от снарядов, начали подбираться ближе. Они двигались медленно, осторожно. Добравшись до ближайшего бронехода, оба бросили по связке гранат. Раздался грохот, бронеход замер. Из его щелей потянулся густой чёрный дым. Через секунду люки распахнулись, и изнутри стали выбираться члены экипажа. Бойцы, не теряя времени, открыли огонь. Всё закончилось быстро – ни один из калдарийцев не выжил.
Но враг сразу же отреагировал. Остальные бронеходы начали беспорядочный огонь из пушек и пулемётов, нащупывая нашу позицию. Один из бронеходов резко ускорился, нацелившись на госпиталь. Молодой унтер-офицер, раненый, но всё ещё полный сил, быстро схватил три связки гранат. Его взгляд был твёрдым, в нём не было ни страха, ни сомнений. Он рванул вперёд, прямо под гусеницы машины. Раздался мощный взрыв, за которым последовал второй – ещё сильнее. Боекомплект бронехода сдетонировал, и башня взлетела в воздух, перевернувшись, прежде чем рухнуть на землю.
Но расслабляться было рано. Ещё один бронеход с грохотом и треском продвигался к нашей линии, обстреливая всё вокруг из пушек и пулемётов. Он двигался прямо в мою сторону. Я прижался к земле, чувствуя, как её вибрация отдаётся в теле. В руках я держал две связки гранат. Звук гусениц стал оглушающим, машина была прямо надо мной. На миг мне показалось, что я слышу приглушённые команды экипажа внутри. Хотя, возможно, это было просто воображение.
Когда бронеход прошёл, я оказался позади него. Всё вокруг будто замедлилось. Я бросил обе связки гранат на моторный отсек. Два взрыва слились в один. Из машины вырвалось пламя, охватив её мгновенно. Я едва успел понять, что бронеход уничтожен, когда рядом раздался ещё один взрыв. Меня ударило в грудь, взрывная волна отбросила в сторону. Всё смешалось – небо,
