Лавка сладостей на Сумеречной аллее - Хиёко Курису
На вершине одного из тополей, что росли неподалеку от просторной парковки многоквартирного дома, угадывался мужской силуэт в штанах хакама. На голове незнакомца золотились лисьи уши.
— Когда Тика приходила ко мне в лавку, ее взгляд был настолько затуманен, что она не заметила ни вывески о выходных днях, ни ценников… Но, кажется, теперь к ней вернулась врожденная проницательность.
За окном в гостиной сквозь кружевные занавески виднелись три фигуры, крепко сжимающие друг друга в объятиях. Когэцу с легкой улыбкой прищурился.
— Хотя, быть может, я немного перестарался, вытащив спрятанное яблоко из чужого кухонного шкафчика и положив на стол… — пробормотал он, помахивая из стороны в сторону пушистым хвостом. — Ее муж — хороший человек, он любит животных, поэтому я и проявил к нему редкую для меня доброту. Ведь, если честно, я терпеть не могу, когда люди касаются моей шерсти.
Когэцу слегка пошевелил пальцами — и в его руке тут же появилось надкусанное яблоко в карамели.
— Благодарю за образец! Сам я не знаю, что такое семья, но раз Тика выглядит настолько счастливой, вероятно, это что-то очень хорошее.
Когэцу еще раз поглядел в окно, прищурившись словно от яркого света. Яблоко в его руке покрылось янтарем.
А через мгновение хозяина загадочной кондитерской, который немного замешкался на прощание, уже и след простыл.
Глава шестая. Мамэ дайфуку на прощание
Была ночь новолуния. Из окна своей спальни Когэцу глядел в ночное небо, которое поглотила непривычно густая тьма.
— В такие ночи невольно вспоминаешь о том человеке.
Когэцу выполз из-под футона, набросил на плечи накидку хаори и, сев возле окна, прислонился спиной к стене.
Сегодня было холодно. Глядя в окно, он выдохнул белое облачко пара — и на стекле остался запотевший след.
— Сколько же лет прошло с тех пор? Кажется, почти сотня. Впрочем, время людей для меня уже потеряло счет.
Случилась эта история еще до того, как Когэцу открыл «Волшебную лавку янтарных сладостей». Это было время, когда западная культура только-только начала проникать в страну. В городе бурлила жизнь, и люди сходили с ума по новым веяниям моды, но на улицах по-прежнему можно было увидеть гораздо больше японцев в традиционных кимоно, чем в одежде западного кроя.
* * *
Вышло все как-то случайно. Нельзя сказать, что он был голоден или сильно хотел полакомиться теми сладостями. Нет, они ему просто попались на глаза — пирожные нерикири в форме цветков камелии, оставленные в дар богам. Нисколько не таясь, видимый для людей, Когэцу потянулся за ними.
— Эй! Вор! — раздался за спиной громкий возглас, стоило лакомству оказаться в его руке.
Когэцу медленно обернулся.
— Эти сладости — приношение богам.
Уверенным и широким шагом к нему приближался молодой мужчина с выразительными чертами лица. Роста он был примерно такого же, как Когэцу, но из-за мускулистого телосложения казался крупнее. Его хаори было сдержанно-приглушенного тона.
Они встретились взглядами — и глаза молодого человека на мгновение широко распахнулись:
— Ты… Это твои настоящие волосы? По-японски вообще говоришь?
— Ну говорю. А что?
Услышав ответ, молодой человек удивленно покачал головой:
— Ох, извини. Увидел твои штаны хакама и даже не подумал, что ты можешь оказаться иностранцем… Работу в наших краях, должно быть, нелегко найти?
— Да… — не понимая, к чему клонит собеседник, ответил Когэцу бесцветным голосом.
— Как же ты, наверное, проголодался! Послушай, эти сладости — пища для богов, поэтому отдать их тебе я не могу. Но у меня есть другие. На, возьми вот эти, — сказал молодой человек и развернул принесенный с собой фуросики[27].
В нем лежало несколько видов сладостей, каждая — величиной с ладонь.
Только тогда Когэцу наконец понял, что его, по всей видимости, приняли за безработного иностранца и, пожалев, решили подать милостыню. Объясняться с молодым человеком показалось делом слишком утомительным. А тот уже вовсю рассказывал: «Вот это пастила ёкан, а вот это…»
Ну и пусть. Скорее всего, этого человека он больше никогда не увидит. К тому же Когэцу вовсе не намеревался водить знакомство с людьми. Даже интереса к ним особого не испытывал, так что решил оставить все как есть и не стал переубеждать.
— Есть ли здесь сладости, которые ты не ешь?
— Я ничего из этого не пробовал, поэтому не знаю.
— Ах вот оно как. Понятно. Ну тогда забирай все.
Великодушно кивая, молодой человек вручил ему фуросики со сладостями. Узелок не был тяжелым, но держать его приходилось двумя руками, что Когэцу нашел довольно обременительным.
— Как тебя зовут?
— Когэцу.
— Когэцу? Имя похоже на японское, — пробормотал молодой человек и, не дождавшись встречного вопроса, представился: — А меня зовут Кохаку Акифуми. Видел, наверное, на той стороне главной улицы лавку сладостей «Кохакуя»? Это мой дом.
— Значит, Акифуми-сан?
С таким телосложением он вполне мог быть военным или полицейским, но на самом деле работал в кондитерской. Разве для изготовления сладостей нужна физическая сила? Судя по изящному виду лакомств, трудно было предположить подобное.
— А где ты живешь, Когэцу?
— В той стороне, — Когэцу показал куда-то за святилище. И не соврал.
— О! Стало быть, довольно близко. Тогда все просто. — Акифуми похлопал его по плечу.
Не привыкший к прикосновениям Когэцу напрягся.
— Если тебе снова будет нечего есть, приходи ко мне в лавку. Как раз поделишься своим мнением о моих новинках, если будешь не против отведать сладостей.
С жизнерадостной улыбкой он бросил на прощание «Ну бывай!» и затем быстрыми шагами направился прочь из святилища.
— Сдается мне, произошло колоссальное недоразумение… И хотя он явно поспешил с выводами, вряд ли он плохой человек.
Когэцу вздохнул. Несмотря на то что беседа с Акифуми была недолгой, отчего-то он почувствовал себя измотанным. Такие жизнерадостные люди только раздражают.
Он хотел оставить подаренные ему сладости в святилище, но подумал, что Акифуми может вернуться и увидеть их. Пришлось забрать угощение с собой.
В глубине святилища таилась скрытая от обычных людей дорога, ведущая к дому Когэцу на самом краю Сумеречной аллеи в торговом районе. В сгущавшихся сумерках он возвращался домой. По обе стороны высились многочисленные лавки, но вокруг не было ни души. Ни один магазин не работал: традиционные занавесы — норэны, оповещавшие о том, что заведение открыто, были убраны. Вероятно, местные жители изначально не очень-то хотели заниматься торговлей.
Когэцу поселился здесь уже давно, но чем зарабатывать на жизнь, так и не решил. Он вполне мог обойтись и без работы, к которой у него не было
