Повесть о кольце - Джон Рональд Руэл Толкин
4.
Дни, последовавшие за этим, были золотыми, весна и лето встретились и ликовали вместе на полях Гондора. От Кеир Андроса примчались — быстрые гонцы с известиями обо всем происшедшем, и Город стал готовиться к встрече подлинного вождя и правителя. Которому Фарамир охотно уступил власть, признавая за ним большее право. Мерри получил распоряжения и уехал, сопровождая всякие припасы в повозках до Осгилиата, и оттуда — по воде до Кеир Андроса; но Фарамир не уехал, так как теперь, выздоровев, он мог принять на себя власть в Городе — пусть даже ненадолго — и готовился к встрече своего преемника.
Эовин тоже не уехала, хотя ее брат прислал к ней гонца с приглашением приехать на Кормалленское поле. И Фарамир удивился этому, но он был теперь слишком занят и редко виделся с нею; а она оставалась в Доме Исцелений и бродила а саду одна, печальная и бледная, и во всем Городе она одна казалась больной и грустной. И Смотритель встревожился, и сообщил об этом Фарамиру. Фарамир пришел и отыскал ее, и они снова стояли на стенах вместе; и он спросил: — Эовин, почему вы медлите здесь, почему не спешите в Кормаллен, где все радуются и где ваш брат ждет вас?
И она сказала: — Разве вы не знаете, почему?
Но он сказал: — Тому могут быть две причины, но какая из них верная — не знаю.
На это она сказала: — Я не хочу играть в загадки. Говорите прямо.
— Тогда я вам скажу вот что, — ответил он. — Вы не хотите ехать потому, что вас зовет только ваш брат, а видеть сейчас торжество Арагорна вам было бы тяжело. Или, может быть, вы не едете потому, что не еду и я, а вы хотите оставаться со мной. Или, быть может, верны обе эти причины, но вы не можете выбрать между ними. Угадал ли я?
— Я хотела быть любимой, — тихо произнесла она. — Но я не хочу ничьей жалости.
— Я знаю, — ответил он. — Вы хотели, чтобы вас полюбил доблестный Арагорн. Ибо он велик и могуч, а вы жаждали славы, блеска и величия. И вы восхищались им, как может восхищаться великим вождем юный воин. А когда он ответил вам только состраданием, вы не захотели ничего больше, кроме смерти в бою. Посмотрите на меня, Эовин!
Она подняла на него долгий, пристальный взгляд, и Фарамир сказал: — Не презирайте жалости, Эовин: жалость — это дар мягкого сердца. Но я и не предлагаю вам жалости. Я люблю вас. Сначала я сострадал вашей скорби, но теперь, будь вы даже самой счастливой в мире, я все — таки любил бы вас.
Эовин, Эовин, любите ли вы меня?
И тогда сердце у нее изменилось. Или же она наконец поняла это. И зима вдруг окончилась, и солнце засияло над нею.
И она сказала: — Я не буду больше носить оружия, соперничать с могучими рыцарями и радоваться только песням о битвах. Я буду исцелнтельницей, буду любить все, что живет и растет. — Она взглянула на Фарамира. — Я больше не хочу славы и блеска, — добавила она.
Тогда Фарамир засмеялся. — Это хорошо, — сказал он, — потому что я тоже не хочу. Но Белая дева Рохана станет моей женой, если захочет. И если она захочет, то мы уйдем с нею за Реку, и поселимся в прекрасном Итилиене, и превратим его в сад. Все живое будет радоваться, если вы будете жить там.
— Но не будет ли ваш гордый народ смеяться над тем, что вы взяли в жены дикую воительницу с Севера? — спросила она, зарумянившись.
— Пусть смеются, — ответил Фарамир. И он обнял и поцеловал ее, не заботясь о том, что они стоят высоко на стене и что все видят их. А потом они вместе сошли со стен и рука об руку пришли в Дом Исцелений, и Фарамир оказал Смотрителю, что прекрасная Эовин исцелилась полностью.
Смотритель на это сказал: — Тогда я отпускаю ее, прощаюсь и желаю ей никогда больше не знать никаких болезней. Я поручаю ее заботам правителя Города, пока ее брат не вернется. — Но Эовин не захотела покидать Дом Исцелений и оставалась там до возвращения Эомера.
5.
Все в Городе было готово к торжеству, и собралось множество народа, ибо вести разошлись во все концы Гондора, от Мин Риммояа до самого Пикнат Гол. ина и до дальних морских берегов; и приехать в Город поспешили все, кто только мог. И Город снова наполнился женщинами и детьми, вернувшимися домой с охапками цветов, а из Дол Амрота явились арфисты, самые искусные в стране. Прибыли также музыканты с виолами, флейтами и серебряными трубами и звонкоголосые певцы из долин Лебеннина.
Настал наконец день, когда со стен можно было увидеть шатры и знамена на полях, всю ночь горели костры, и воины стояли на страже до утра. Когда ясное утреннее солнце встало над Восточными горами, на которых больше не было мрака, то зазвонили все колокола и знамена заколебались и развеялись по ветру; а на Белой башне я последний раз было поднято знамя Правителей, белое, как снег на солнце, без гербов и девизов.
Вожди Запада повели свои войска к Городу, и народ смотрел, как они идут, ряд за рядом, блестя на солице и переливаясь, как серебро. Они подошли к Воротам и остановились в фурлонге от яих. Ворота не были закрыты, но поперек них было поставлено заграждение, и там стояли воины в черных с серебром доспехах, с обнажеиными длинными мечами. Перед заграждением стоял правитель Фарамир, и с ним другие вожди Гондора, и Эовин Роханская с военачальником Эльфхельмом и многими Всадниками Рохана, а по обе стороны Ворот теснились толпы народа в разноцветных одеждах, с гирляндами цветов.
Таким образом, перед воротами Города осталось большое свободное пространство, со всех сторон окруженное рыцарями и воинами Гондора и Рохана, людьми из Города и со всех концов страны. Все утихли, когда из рядов армии выступили Бродяги Севера, одетые в серое с серебром, а впереди них величаво шел доблестный Арагорн. Он был в черной кольчуге с серебряным поясом и в длинном, белоснежном плаще, скрепленном у горла лряжкой с большим зеленым камнем, а голова у него была не покрыта. С ним шли Эомер, правитель Рохана, Имрахиль, Гандальф, одетый в белое, и еще четыре маленькие фигурки, на
