Повесть о кольце - Джон Рональд Руэл Толкин
Они миновали столб, торопясь уйти от разрушенной долины подальше, пока еще светло.
2.
— Неужели мы будем ехать всю ночь? — спросил Мерри после долгого молчания. — Не знаю, что вы думаете о кукле, болтающейся у вас на хвосте; но кукле уже надоело болтаться, и она рада была бы лечь и отдохнуть.
— Так вы слышали это! — произнес Гандальф. — Не обижайтесь и будьте довольны, что Саруман не назвал вас чем — нибудь похуже. Он никогда еще не видел Хоббитов и не знает, как говорить о них. Но он смотрел на вас внимательно. Если это может потешить вашу гордость, то знайте, что вы с Пиппином интересовали его больше, чем все прочие. Кто вы, откуда и зачем прибыли, что вам известно, были ли вы захвачены, а если да, то как вам удалось убежать, когда все Орки погибли — вот какими загадками смущен сейчас великий ум Сарумана. Даже насмешка с его стороны — это честь для вас, Мериадок!
— Спасибо, — ответил Мерри. — Но еще большая честь — болтаться у вас на хвосте, Гандальф. Хотя бы потому, что это дает мне возможность повторить свой вопрос. Неужели мы будем ехать всю ночь без отдыха?
Гандальф засмеялся. — Вот неукротимый Хоббит! Ваши сородичи могут любого из кудесников научить осторожности в пользовании словами. Но не сердись. Я подумал обо всем, даже о таких мелочах, как отдых. Мы проедем потихоньку еще несколько часов, до конца долины, а там остановимся. Завтра нам придется поспешить. Сначала я хотел вернуться отсюда в Эдорас прямо, через равнины, но потом решил, что лучше будет ехать ночью, среди холмов.
Теперь никому нельзя показываться на равнине больше, чем вдвоем или втроем, будь то днем или ночью.
— Вы всегда говорите или слишком мало, или слишком много, — заметил Мерри, — а теперь задали мне новую загадку. Я хотел только узнать насчет ночлега, а мне придется думать еще о ваших планах и о том, почему они изменились.
— Вы это узнаете, но не сейчас. Мне еще многое нужно обдумать.
— Хорошо, на стоянке я расспрошу Странника, он не такой скрытный. Но что за секреты у вас? Разве мы не выиграли битву?
— Да, но это наша первая победа, и опасность только увеличилась. Между Изенгардом и Мордором есть какая — то связь, мне непонятная. Как они обменивались известиями — не знаю, но такой обмен у них был. Око Барад — дура будет теперь смотреть с нетерпением на Изенгард — и на Рохан. Чем меньше оно увидит, тем лучше.
3.
Дорога медленно извивалась по долине, то приближаясь к Изену, то отдаляясь от него. Сумерки сгустились в ночь. Туман разошелся, унесенный холодным ветром. Луна, уже почти полная, залила восточную часть неба золотистым сиянием. Наконец горы сделались ниже, превратились в невысокие холмы, и перед всадниками открылась обширная серая равнина.
Здесь они остановились, найдя защищенную от ветра лощинку среди холмов, заросшую прошлогодним вереском. Выше по склонам росли высокие кусты терновника и боярышника, и под одним таким кустом они развели костер. Куст был старый, раскидистый, как дерево, и на ветвях у него уже набухали почки.
Было уже около полуночи, и уснули все, кроме стражей. Хоббиты легли вместе, поодаль от всех; Мерри быстро уснул, но Пиппину не спалось.
Любопытство заставило его в Подземельях Мориа бросить камень в колодец; любопытство и сейчас мучило его мыслями о таинственном хрустальном шаре, который отнял у него Гандальф. Он так ворочался на своем шуршащем ложе из сухих сучьев и травы, что разбудил своего друга.
— В чем дело? — спросил его Мерри. — Уж не лег ли ты на муравейник?
— Нет, — ответил Пиппин, — но мне неудобно. Сколько времени мы не спали в настоящих постелях?
Мерри зевнул. — С тех пор, как ушли из Лориена, — сказал он. — Или еще раньше, из Ривенделля. Но сегодня я могу уснуть, где угодно.
— Да, — сказал Пиппин, помолчав. — Тебе хорошо: ты едешь с Гэндальфом и можешь расспрашивать его, о чем захочешь.
— А ты разве не можешь? — возразил Мерри, начиная удивляться беспокойству своего друга. — Правда, он изменился, но не настолько, чтобы с ним нельзя было разговаривать, напротив.
— Нет, именно не напротив, — сердито отозвался Пиппин. — Он стал еще скрытнее, чем раньше. Взять хотя бы этот стеклянный шар: я поймал его, я его спас, а Гандальф отнял у меня и не сказал, что, как и почему. А он такой тяжелый…
— Так вот что! — произнес Мерри. — Вот почему ты не спишь! Но разве ты не знаешь, что обыкновенным людям опасно вмешиваться в дела волшебников?
— Но за последние месяцы мы только этим и занимаемся, — возразил Пиппин. — Я первым увидел этот шарик. Мне хочется посмотреть на него еще раз.
— Лучше тебе спать, — сказал Мерри. — Рано или поздно ты узнаешь все, что тебе нужно знать, а сейчас не время.
— А чем плохо, если я скажу тебе, что мне хочется взглянуть на шарик?
Я знаю, что это невозможно: Гандальф сидит на нем, как курица на яйце. Но мне все-таки обидно, что ты так мало мне сочувствуешь.
— Сочувствую, и даже очень, — сонно ответил Мерри. — Дорогой мой Пиппин, я не меньше тебя любопытен. Завтра я чем-нибудь помогу тебе, а сейчас хочу спать. Если я зевну еще раз, то раздеру себе рот до ушей.
Доброй ночи!
4.
Пиппин не сказал больше ничего и лежал молча, но уснуть не мог. Мысль о шаре не оставляла его; он словно чувствовал в руках его тяжесть, видел в его глубине таинственный красный огонь и тщетно пытался заставить себя думать о чем-нибудь другом.
Наконец, не в силах бороться с собой, он тихонько встал и огляделся.
Было холодно: он закутался в серый плащ. Луна светила ярко, все тени были черные, как уголь. Все кругом спали; дозорных не было видно: они либо ушли за холм, либо спрятались среди кустов. Пиппин осторожно подошел к спящему Гандальфу и пригляделся. Кудесник лежал спокойно, но Пиппин уловил блеск его глаз под неплотно сомкнутыми ресницами и поспешно отступил. Гандальф не шевельнулся, и Хоббит медленно, словно против воли, подкрался к нему снова, стараясь держаться у него за спиной. Кудесник лежал на боку, укрывшись плащом, и в кольце его согнутой руки лежало что-то круглое, завернутое в черную ткань, а другая рука словно
