Повесть о кольце - Джон Рональд Руэл Толкин
Чуть дыша, фут за футом, Пиппин подкрался ближе; потом, опустившись на колени, он протянул руку, прикоснулся к свертку и приподнял его. Сверток оказался совсем не таким тяжелым, как он ожидал. "Это что-то совсем другое", — подумал он со странным чувством облегчения, но не положил сверток обратно. Оглядевшись, он заметил поблизости круглый булыжник, с трудом дотянулся до него и поднял.
Быстро и осторожно он сорвал со свертка черную ткань, завернул в нее булыжник и положил около спящего. Теперь, наконец, он мог взглянуть на свою добычу. Вот он, этот шар, — тусклый и гладкий, лежит у него на коленях.
Пиппин торопливо завернул его в плащ, и уже хотел вернуться к своему месту. Но тут Гандальф зашевелился во сне, пробормотал что-то непонятное, нащупал камень рядом с собою и, вздохнув, успокоился снова.
— Ох, какой же ты дурак! — шепотом обратился Пиппин к себе самому. — Ты хочешь попасть в большую неприятность? Положи шар обратно!
Но он чувствовал, что колени у него трясутся, и не смел больше приблизиться к спящему, чтобы обменять сверток. — Я не смогу сделать это, не разбудив его, — пробормотал он. — Мне нужно успокоиться, так что сначала я могу заглянуть в шар. Но не здесь. — Он отполз немного и сел на зеленую кочку недалеко от своей постели, под светом луны.
Положив шар на колени, он склонился над ним, как ребенок над унесенным в свой уголок лакомством. Потом он осторожно открыл его и взглянул. Сначала шар был темным, черным, как смоль, и только лунный свет играл на его поверхности. Потом внутри него что-то засветилось и задвигалось, и взгляд Пиппина приковался к нему, не в силах оторваться. Вскоре вся внутренность шара запылала; шар вращался, или это двигались огни в нем. И вдруг огни погасли. Пиппин ахнул и хотел оторваться от шара, но замер, пригнувшись, сжимая шар в обеих руках. Он пригибался все ниже и ниже, потом оцепенел.
Губы у него беззвучно задвигались. И вдруг, коротко вскрикнув, он упал навзничь и лежал, не шевелясь.
Крик был пронзительным. Стражи выбежали из укрытий. Всю стоянку охватило смятение.
5.
— Так вот кто был вором! — произнес Гандальф, поспешно закрывая хрустальный шар своим плащом. — Ты, Пиппин! Это очень плохо! — Он опустился над Хоббитом на колени; тот лежал навзничь, оцепенев, глядя в небо невидящими глазами. — Какое зло он успел причинить, и только ли себе или всем нам?
В лице у кудесника отразились напряжение и тревога. Он взял руку Пиппина, прислушался к его дыханию, потом приложил ладонь ему ко лбу.
Хоббит затрепетал, и глаза у него закрылись. Он всхлипнул, сел и, открыв глаза, дико озирал окружавшие его лица, бледные в лунном свете.
— Это не для тебя, Саруман! — вскричал он каким-то странным голосом, пронзительным и сдавленным, и рванулся прочь от склонившегося над ним Гандальфа. — Я пошлю за ним сейчас же. Ты понял? Скажи только это! — Он забился, пытаясь вскочить, но Гандальф крепко и осторожно удержал его.
— Перегрин, сын Паладина! — властно и мягко произнес он. — Вернись, Перегрин!
Хоббит обмяк и упал снова, цепляясь за руку старого кудесника. — Гандальф! — вскричал он. — Гандальф! Простите меня!
— Простить вас? — переспросил кудесник. — Скажите сначала, что вы сделали.
— Я… Я взял шар и смотрел в него, — жалобно ответил Пиппин, — и увидел там странные вещи. И я хотел уйти, но не мог. А потом пришел Он и допрашивал меня; и он смотрел на меня, и… и больше я ничего не помню.
— Этого недостаточно, — сурово произнес Гандальф. — Что вы видели, и что вы сказали?
Пиппин закрыл глаза и задрожал, но не ответил. Все молча смотрели на него, и только Мерри отвернулся. Но лицо Гандальфа оставалось суровым. — Говори! — приказал он.
Пиппин заговорил снова, тихим и дрожащим голосом, но постепенно его речь становилась все яснее и тверже.
— Я увидел темное небо и высокие башни, — сказал он, — и звезды. Все это было словно очень далеко, но виднелось ясно. Потом звезды начали исчезать и появляться, — их заслоняло что-то большое и крылатое. Наверно, они были очень большие, но в шаре были похожи на летучих мышей, вьющихся вокруг башни. Кажется, их было девятеро. Одна полетела прямо ко мне и становилась все больше и больше. Это был ужасный… нет, нет! Я не могу сказать!
Я хотел отстраниться: мне показалось, что оно вылетит из шара, но оно исчезло. Потом появился Он. Он не говорил со мною словами. Он только смотрел, а я понимал все.
— Так ты вернулся? Почему ты не сообщал о себе так долго?
Я не ответил. Он спросил: — Кто ты? — Я не отвечал, но мне стало очень больно; а он настаивал, так что я сказал: — Я Хоббит.
И тут он словно узнал меня и засмеялся. Это было ужасно: он словно полосовал меня ножами. Я хотел вырваться. Но он сказал: — Погоди. Мы с тобою скоро увидимся. Скажи Саруману, что этот кусочек не для него. Я пошлю за ним сейчас же. Ты понял? Скажи только это!
И он снова засмеялся. Я почувствовал, что меня разрывают на части.
Нет, нет! Я не скажу больше ничего! Я больше ничего не помню!
— Посмотри на меня! — произнес Гандальф.
Пиппин взглянул ему прямо в глаза. Некоторое время Гандальф молча пронизывал его взглядом. Потом лицо у него смягчилось, и в глазах появилась тень улыбки. Он ласково положил Пиппину руку на голову.
— Хорошо! — произнес он. — Не говори больше. Тебе не причинено вреда.
В глазах у тебя нет лжи, как я боялся. Но он, к счастью, недолго говорил с тобою. Ты дурачок, Перегрин, но ты остался честным. С тем, кто поумнее, могло бы кончиться хуже.
Но запомни вот что. Твоя жизнь и жизнь всех твоих друзей, спасена только благодаря счастливому случаю. Не рассчитывай на это вторично. Если бы Он сейчас допрашивал тебя дольше, ты бы наверняка рассказал ему все, что знаешь, на погибель всем нам. Но Он слишком поспешил. Ему нужны были не только сведения: Ему нужен был ты сам, чтобы Он мог, не торопясь, побеседовать с тобою в Черной Крепости. Не дрожи! Если ты вмешиваешься в дела волшебников, ты должен при — выкнуть думать о таких вещах. Но довольно. Я прощаю тебя. Успокойся: все обошлось не так плохо, как могло бы.
Он осторожно поднял Пиппина и отнес
