Десять тысяч стилей. Книга четырнадцатая - Илья Головань
– Что, медвежья шкура – слишком плохо?
– М, интересно. Но хотелось чего-то красивого, – улыбнулась Ялум. – Говори.
– Ты про что?
– Про то, что хотел сказать. Ты понимаешь меня, а я понимаю тебя. Думаешь, не заметила твоих чувств во время нашей дороги любви? Как будто перед прощанием.
С удивлением посмотрев на Ялум, Ливий кивнул. Она действительно его понимала. Лягушка предпочитала замораживать свои чувства, но с момента прихода Волка прошло полдня, а Ялум ничуть не сдерживалась. Скорее всего, она даже немного рисковала, учитывая, что проклятие крови стало сильнее. И Ялум почувствовала те эмоции, который Волк носил в себе и даже не пытался показывать.
– Мне нужно уйти. На год или два.
– Удивил так удивил, – иронично произнесла Ялум.
– Подожди. Это важно. И, возможно, рискованно. Я должен это сделать, чтобы стать сильнее, и не знаю, что произойдет за это время. Знаешь, Ялум, это не тот случай, когда год – мгновение в глазах идущего. За это время многое может измениться.
– И ты не сказал ничего нового, – сказала Ялум, прижимаясь к Волку сильнее. – Видимо, это моя судьба – ожидать своего мужчину после того, как он бросился в очередную опасность.
Лягушка была права. Это происходило не в первый и не во второй раз. Невольно взгляд упал на ногу Ялум, которую девушка закинула на Волка. Отражая лунный свет, голубой браслет становился будто глубже и насыщенней.
«Раньше ее цветом был лишь зеленый. Теперь еще и голубой – после похода к Снежной Ведьме», – подумал Ливий и, вздохнув, сказал:
– В последний раз. Надеюсь, это произойдет в последний раз – и мы сможем жить так, как захотим.
– Я буду рада, – неестественно тихо сказала Ялум. – Но знай, Волк, я не просто женщина, я – идущая. Идти по пути силы – наша судьба. Я мечтаю о нашей тихой спокойной жизни так же сильно, как и о битве рядом с тобой. Поэтому не сомневайся – и становись сильнее. Я займусь тем же.
– Спасибо, любимая. Спасибо.
Про тюрьму Осецин ходили разные слухи. Древняя крепость, в которой заключили самых свирепых разбойников Централа. Тюрьма, построенная самими Бессмертными, чтобы избавляться от тех, кто им не нравится, заставляя гнить в казематах столетиями. Результат соглашения Большой Десятки, нейтральное место, куда можно сослать всех тех, кому не стоит ходить по Централу. Пусть слухов и было много, все рассказчики сходились на нескольких фактах: Осецин – это тюрьма, причем очень старая, а сидят в ней отнюдь не обычные бандиты.
Раньше возле крепости Осецин устраивали чемпионаты – еще в те времена, когда Централ был диким и необузданным. До сих пор огромная площадка перед Осецином была изрыта следами битв, по которым можно было увидеть силу воинов прошлого. На пару секунд Ливий задержался, рассматривая землю. Разрезы от меча – глубокие и длинные. Воронки от применений мощных техник. Следы от сапог и голых ступней, которые оставили больше столетия назад – и которые продолжали излучать ярь. Место перед Осецином было особым, но мало кто осмеливался сюда прийти.
Волк посмотрел на ворота. Огромные створки внушали уважение, и Ливию даже не хотелось к ним прикасаться. Казалось, что стоит потянуть стальные кольца на себя – и из крепости покажется нечто, как во всех тех историях про шкатулки, которые ни за что нельзя открывать.
«Но их всегда открывают», – подумал Ливий и потянул за кольца.
Коридор тюрьмы был под стать воротам. Высокий потолок, полумрак, камень, давно ставший черным – приятного здесь было мало. Посреди коридора стоял невероятно высокий старик – метра два с половиной. Выглядел он, как узник, о чем говорили и тощий вид, и длинная нечесаная борода.
Стоило Ливию взглянуть в глаза старику, как Волк почувствовал, что проваливается. Взгляд хозяина крепости был настолько глубоким, что ощущение пустоты накатило на Волка, сжимая сердце, как тиски.
«Тюремщик».
Когда-то он был сильным. И его сила ушла, оставив после себя пустоту, как глубокий колодец, в котором не осталось воды. Именно эта опустошенная бездна и говорила о том, насколько ужасающей личностью был хозяин Осецина в прошлом.
– Здравствуйте, Тюремщик, – сказал Ливий с поклоном.
– Убирайся, – скрипучим голосом ответил старик.
От одного только слова по спине Волка пробежали мурашки. Тюремщик пугал, и Ливий не мог понять, что именно заставляет его бояться.
– Я пришел от «Искры», – сказал Волк, показывая цепочку.
Тюремщик молчал. Может, он вспоминал, а может, думал, что ему ответить. Но пока в коридоре Осецина царила тишина, Ливий наконец-то осознал, что именно его пугает.
«Иррациональный страх стать таким же. Меня пугает эта пустота. Она кричит о том, в кого может превратиться идущий, и где-то в глубине души я боюсь этого. Стать таким пустым – это не лишиться яри и силы. Это что-то другое. Будто передо мной не идущий, а его оболочка, которая чудом умудряется жить», – думал Волк.
– Убирайся.
«Будет непросто».
– Тюремщик, глава «Искры» выбрала меня, как того, кто сможет остановить Хаоса! Но для этого мне нужно стать сильнее. У меня есть техника, полученная от Бессмертного, и семьдесят звеньев Цепи Арьял. Я должен пройти десять лет за два – и у вас есть то, что поможет мне.
Сложно было понять, думает ли о чем-то Тюремщик. «Остается надеяться на его ненависть к Хаосу, если она есть, конечно. Кто знает, может, для Тюремщика это стало долгожданным отпуском», – думал Ливий.
– Иди за мной, – скрипучим голосом произнес Тюремщик.
Походка старика была такой же медленной, как и его ответы. Вместе с Тюремщиком Ливий все глубже погружался в Осецин.
Как и в любой хорошей тюрьме, в Осецине нельзя было просто выйти из камеры и оказаться в коридоре, ведущим аж до входа. Проход постоянно поворачивал, а каждые тридцать метров упирался в дверь. Чтобы выбраться из Осецина, узнику пришлось бы пройти через десятки таких дверей, надежно защищенных магией.
От этих перемычек ничего не осталось. Иногда на полу лежали двери из черного Готана, иногда от них оставался только лом. «Единство» шло вглубь и уничтожало любое препятствие на своем пути.
Когда Тюремщик оказывался возле одной из таких
