Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев
— С татарами ты заодно! Враг, ты! Убийца! Предатель! — Выпалил громко. — Тать!
— Вот как. Это Семен Белов так вам всем сказывал?
— Да. И батька мой. Батька!
— Прости ты его, боярин. — Одноглазый пытался скрутить рвущегося и дергающегося парня. — Прости глупого. Обезумел он.
Я руку поднял.
— Убить меня хочешь?
— Да, да! — Заорал этот молодой казак что есть мочи.
— В храме Божием? — Вздохнул показательно, головой покачал. — Хочешь, биться с тобой будем, как воин с воином. Но не здесь, на улице. Здесь кровь проливать не нужно. Пойдем?
— Не губи. — Проговорил еще раз одноглазый.
А нарушитель спокойствия дернулся. Теперь на лице его я видел испуг. Ярость сменилась страхом, затем невероятным ужасом. Понял он, что сказал те слова, после которых жизни лишиться можно враз. Против него же не холоп какой-то стоял, а опытный боец. В доспехе и при охране.
— Ну, так что?
— Прости его, государь. Прости мальчишку. Не губи. — Одноглазый сжимал трясущегося бойца, а тот всхлипывать начал. — Прости. Шальной он. Мать татары убили. Отец саблей посеченный, от них горя принял много. Но, с Семеном Беловым ушел. Татар он дюже не любит. Знамо дело-то. Есть за что.
— Не за что губить. Парень, имени не знаю твоего. Смел ты и отважен. — Проговорил я, сменив холод в голосе на теплоту. — Только не татарин я. И за мной из тысячи моей только один степняк. Да и такой, что сам татар на дух не переносит. Вон, во дворе на коне он. Остальные, русские люди все. С Воронежа, с Дона. А воевода твой, ошибается. И вас всех… Слышите! Всех людей Елецких в смуту вверг, в смятение.
Сделал паузу короткую.
— Я, боярин Игорь Васильевич Данилов, иду на север. Иду, чтобы Смуте конец положить. Чтобы Собор Земский собрать. Царя выбрать. Для этого рать собираю. — Уставился на этих негодных к строевой службе вояк. Старых да малых. — А воевода ваш, Дмитрию служит, поэтому солгал Вам.
Повернулся и двинулся к алтарю размашистым шагом. Никто из этих людей не посмеет напасть на меня. Это было видно, это чувствовалось. Парень этот не в себе был. Мысли его злость и ярость затуманила. Да и реши они напасть. Уверен, я даже один бы совладал со всеми. А нас здесь было немало. Спину бы прикрыли мои люди.
Встал у алтаря, напротив замершего в легком шоке священника. Перекрестился размашисто, колено преклонил. Встал.
— Отец небесный! Господь наш всемогущий! Дай мне сил людей Елецких убедить в том, что правое дело творю. Ты, через людей святых Кирилла и Герасима на путь меня верный наставил! — Уверен, именно это хотели услышать здесь и поп, и защитники поселка. — Не оставь в деле сложно. Не дай крови русской пролиться. Чтобы миром мы все в городе решили и дело задуманное сотворил я. Собор Земский собрал, и царя избрали люди всем миром православным, русским. Дай сил, отец небесный. Аминь!
Вышло вроде неплохо. От души. Хотя некоторые слова пришлось говорить так, как нужно, чтобы услышали люди все верно и поняли.
Поднялся. Поклонился.
— Отец, с собой тебя зову. Не хочу я, чтобы кровь лилась русская. Скажи слово свое людям Елецким. Не разбойник я, не татарин. В город войти хочу, со служилыми людьми говорить. Знаю, за Дмитрия многие из вас стояли. Но, ложный он царь. Мертв сын Ивана, Дмитрий. Давно. И Шуйский, царь безбожный. Ложью на трон севший. Кровью его омывший.
Смотрел на него, а он на меня.
— Поедешь?
Молчание его продолжалось это где-то с полминуты, потом дрогнул священник. Вскинул руку, перекрестился.
— Коня дашь, воевода?
— Будет тебе конь, отец. Будет. — Я улыбнулся, развернулся и двинулся к выходу. — Идем, собратья! Елец ждет.
В притворе люди все еще стояли, мялись, жались друг к другу.
— Спасибо за службу. Не убоялись вы нас. Хоть и мало, все встали на защиту. Ценю это. — Произнес, подходя. — Только не враги мы вам.
— Государь. — Вновь речь держал одноглазый. — Дозволь с тобой идти. В Ельце меня знают, приметный я и казак старый. Атаманом раньше был. Давно, правда.
— На коня сесть сможешь? — Я смотрел на него с уважением.
— Смогу, государь. Надо, смогу.
— Идем.
Вышли. Дождь закончился. Поднялся ветер сильный. Надует ли еще туч или, наоборот, разгонит ненастье, и солнце явится нам из-за туч.
Одноглазый уставился на двоих Елецких людей, направился к ним. Хромал он знатно, сбоку на бок косолапил, переваливался. Сколько же мук тело это приняло? И до сих пор саблю поднять для защиты отечества готов был этот человек. И решения здравые принимал.
Я мешать ему не стал.
Заговорили они о чем-то. Видимо, признали.
Пришлось нам потратить еще минут пятнадцать. Часть заводных лошадей, на которых ехали бывшие пленные Елецкие дозорные выдать присоединившихся к нам одноглазому и батюшке. Как ни странно, старый казак, несмотря на увечья, довольно ловко взобрался в седло. А вот священника пришлось подсаживать.
Выдвинулись.
Скоро перед нами предстал Елец. Очень похож он был на Воронеж, по сути. Тоже деревянные стены и башни. Тоже холмы на другом берегу, хоть и ощутимо ниже, чем Воронежский правый берег. Только вот река, отделяющая нас от города, текла в иную сторону. С запада на восток. Там дальше, на востоке за бродами Талицкими она впадала в Дон.
На нашему берегу реки виднелись какие-то строения. Еще одна небольшая прибрежная, рыбацкая слободка и, казалось, мне, что виду я, о чудо, мост через реку. Но приглядевшись, понял — нет. Все же еще не дошла инженерная мысль для обустройства таких сооружений. Да и не здесь, где татары частенько ходят строить же его.
Просто хорошо сделанные с одной и второй стороны реки подходы к парому. И сам паром — массивный, крупный. Больше Воронежского.
Мы шли, не торопясь. День шел к вечеру, но до захода солнца было еще прилично времени.
Прошли через слободку. Она насчитывала буквально домов десять, жмущихся к реке. Выглядела еще более бедной, чем так, что была при церкви. Людей не было. Выглядело все невероятно безлюдно. Паром ушел на ту сторону, и, если всмотреться, женщины, перевезенные им, торопились к городу.
Там на стенах и башнях началась какая-то суета.
— Зря мы нахрапом паром не взяли. —
