Рывок в будущее - Владимир Викторович Бабкин
Прискакал с головы колонны гонец:
– Ваше Императорское Величество! Там впереди вроде целая почётная делегация. Лучшие люди. Вас вышли встречать. С хлебом-солью. Уважить хотят. Вот передали Вашему Величеству.
Он протянул мне конверт.
Ломаю сургуч. Читаю. Ну, да, бла-бла-бла. Как и всегда, в таких случаях. Но, чрезвычайно верноподданнически!
Придётся-таки ехать лично, прикрываемым лишь отрядом личной Гвардии.
Что ж.
– Гвардия со мной.
* * *
МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ДВОРЕЦ. МАЛАЯ КАМИННАЯ. 1 февраля 1754 года.
Огонь камина.
За окном тёмный Кремль. Я не стал там ночевать. Мрачно там. В леднике мертвецкой лежат убитые на той лесной дороге. И Разумовский. И Матушка. И дочь их.
Опознать можно, но, даже я, повидавший всякое, вздрогнул. В моё время не додумались использовать лёд в качестве шрапнели. Хотя, казалось бы, несколько бочек пороха и возы с блоками блоки нарезанного речного льда на обочине дороги – что тут необычного?
Бабах.
Следствие установило, что в карете Императрицы все погибли мгновенно. Их просто порубало почти в фарш. Порубало и конвой. Хотя кое-кого явно добивали. А вот куда делся Иван Третий?
Вопрос с престолонаследием неожиданно для меня не был таким уж сложным. Что-то намудрили заговорщики и как-то версия с «Иоанном Третьим» в народ не сильно зашла. Во-первых, Иванов вдруг оказалось сразу несколько, во-вторых, явно с организацией сего было плохо и самозванцев выставили сугубо для отвлечения и хаоса, тему проработали спустя рукава. Да и захват Башни Телеграфа мало что изменил, разве что породил непонятности в первые часы. Мой «мятеж» с моей стороны Линии Телеграфа был принят как само собой разумеющийся факт. Новгород и Тверь присягнули Петру Фёдоровичу почти сразу. Со стороны Москвы известие о том, что некий «Иоанн Третий» назначил канцлера графа Бестужева-Рюмина главой власти тоже не встретило понимания и сочувствия. А «назначенный» для Санкт-Петербурга в правящие регенты московский градоначальник и глава Сената князь Трубецкой только от меня и узнал об этом. В общем, известие о гибели Императрицы не произвело каких-то тектонических сдвигов в сознании элит и масс. Хотя, вероятно, мятежники именно на это рассчитывали. Но, народ вздохнул и лишь пожал плечами. Погибла Матушка. Бывает. Все под Богом ходим. Значит у нас теперь новый Император – Пётр Фёдорович.
Примерно так и рассуждал обыватель всех мастей и чинов. А потом в Москву пришли реальные сообщения из Петербурга о том, что в России новый Император. Как и ожидалось, в общем.
В общем, гражданской войны у нас не случилось. Ну, и слава Богу.
Москву уже потушили. Горел город не так чтобы сильно, но порядочно. Иной раз целыми кварталами. Ну, тем проще будет строить новый центр Первопрестольной. Зачем нам ждать Наполеона? Помойку в центре надо убирать.
Да, жгли город не только, как сказали бы в моё время, диверсионно-разведывательные группы. Часто жгли местные. Кому сосед не по нраву, кто ради добра чужого, кто забавы для. Но, жгли. Может потому и не случилась в Москве смута. Некогда было. Одни жгли, другие поджигателей ловили и убивали. Иной раз очень затейливо, с выдумкой. Но, чаще, просто старым добрым топором. И вовсе не на плахе.
В общем, все были заняты. Так что, когда я с армией вошёл в город, нам и делать было особо нечего. Принять присягу. Гарнизону денег дать. За присягу и в благодарность за верность. Дворянство похлопать по плечу. Обывателю пообещать порядок и милости Божьи.
Думаю, что за неделю я тут разберусь. Тут скорее не Москва важна, как остальная Россия. Вести всюду. Особенно туда, где Телеграфа нет, а гарнизоны большие.
Нужно восстановить управляемость.
Аз есмь Царь.
Post scriptum
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. ЗАЛ СЕМЬИ. 28 февраля 1753 года.
Тихий семейный вечер. Страсти потихоньку улеглись. Мы вернулись в Петербург. Я из Москвы. Лина и дети из Ораниенбаума.
Все треволнения, как я надеюсь, остались позади. Последним штрихом, подводящим черту под прошлым, стали закономерно Державные похороны Государыни Императрицы Всероссийской Елизаветы Первой Петровны.
Петропавловская крепость. Императорская усыпальница. Белая мраморная плита. Буквы из золота на камне. Позади почти три недели траурного вояжа из Москвы. Остановка в каждом крупном городе. Главный храм. Толпы местных, желающих проститься. Разумеется, я периодически стоял в почётном карауле у гробов Императрицы, Князя-Супруга и юной Великой Княжны, погибших во время покушения на той злосчастной лесной дороге.
Многие женщины в толпе плакали. В церквях шли заупокойные службы. Траур и скорбь.
Конечно, никаких мероприятий к визиту нового Императора объявлено не было.
Траур.
Но, невозможно ни новому Императору, ни местной публике всех мастей, не прояснить ситуацию на местах и в столице, какие веяния, какие ожидаются перемены. Ведь французская фраза: «Король умер. Да здравствует Король!» – это ведь не только о том, чьё имя написано под очередным Высочайшим повелением или Манифестом. Это о новой парадигме жизни, о новой политике, в том числе и кадровой. Как известно из народной мудрости – «Новая метла по-новому метёт». Потому Москва, в первую очередь, Тверь и Новгород попили из меня кровушки и нервы потрепали. Впрочем, как и я им. Ведь тут как можно быть спокойным, если внутри тебя клетки – нервные?
Разумеется, кроме крайне одиозных фигур, я никого не трогал пока и за шкирку не выбрасывал на помойку. Я отлично помню графа Ушакова, бывшего главу Тайной канцелярии, который служил целому списку монархов, был им всем и для всех их, безразлично лояльным профессионалом. Он служил России, а не имени на Троне. Как говорил Павел Артемьевич Верещагин, персонаж из фильма «Белое солнце пустыни»: «Я мзду не беру. Мне за державу обидно». И таких было не так уж и мало в государственной машине Империи. И не только в казённой.
Я в России с 1742 года. С четвертого февраля. Сейчас 1753-й. Одиннадцать лет я примечал таких людей. Кому-то помогал, как мог, а мог не всем. Кейту вот с принятием братом русского подданства помог, и тем от отъезда в Пруссию удержал. Миниха же вернуть раньше я не мог из ссылки, впрочем, ему пока на Урале дело есть. Тот же Бецкой ещё едет из изгнания в Париж. И много других. Кто-то уже получил помилование и вызов в Петербург и в Россию, по ком-то списки составляются.
Моя память не столь бесконечна, как хотелось бы. Я не историк. Но, у меня есть хоть какое-то образование. Я что-то помню. Что-то не помню. Что-то и не знал никогда. Потому десять лет я собирал по крупинкам всё,
