Рывок в будущее - Владимир Викторович Бабкин
НОВГОРОДСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ПРЕДАЮЩАЯ СТАНЦИЯ № 31 «ЕДРОВО». 15 января 1753 года.
– Быстрей, быстрей, канальи! – мало спавший в последние три дня Шарль д’Эо́н подгонял своих перегревшихся за ночь внутри башни товарищей.
Нужное сообщение из Москвы час как пришло. Но, Петербург, не освещенный пожарами спит ещё, особенно после вчерашних верноподданических возлияний. Потому подготовленную заранее депешу нужно передать вовремя. А потом, закрывать лавочку. Даже спешащие из русских столиц навстречу друг другу курьеры уже не помешают их замыслу. Впрочем, он бы к тому, особо быстрому, что они поймали два часа назад, отослал в Рай ещё парочку. Или в Ад. Но, это точно без разницы.
– С лампой осторожней, ироды! – недоспавший организм шевалье оживал, – Жюль, ты хорошо обложил лампу?
– Хорошо, Шарль, не зуди.
Вот же соня. А позавчера в полночь, когда две «француженки» заявились «развлечь господ офицеров» на Телеграфную станцию, как же он хорошо ножи метал! Впрочем, этих отставных вояк очень удивила и возникшие из-под юбки у Шарля шпаги с дагой. До сих пор лежат рядом на складе и удивляются. Жаль времени было мало, а то можно было бы кого-то из смены просто перекупить. А то «на ключе», как русские говорят, у привезённых из Петербурга наёмников-телеграфистов глаза слипаются.
– Дидье, ты всё что надо сжёг?
– Всё, Шарль, всё, – ответил здоровяк, – и лампы все уже на складе побил.
– Молодец, тогда фитили к бочкам пока крепи, – выдохнул д’Эо́н.
– Сколько шнура резать?
– Три пью, – Шарль задумался, – три с четвертью, у нас тут дел на полчаса и три часа нам что бы уйти подальше.
– Тогда потухнуть могут, – заметил Шарль.
– Ну по два конца на бочку отрежь, – отрубил д’Эо́н, – нам спичечный шнур тащить отсюда незачем.
Шарль кивнул.
– Сделаю.
Теперь самое важное. Пока их начальство спит, пора обеим русским столицами приятную новость узнать. Точнее новости. Утром обрадуются москвичи, узнав о регенте Бестужеве, а петербуржцы о регенте Трубецком. И как там у нас начинается:
«БОЖИЕЮ ПОСПЕШЕСТВУЮЩЕЮ МИЛОСТИЮ, МЫ, ИОАНН ТРЕТИЙ, ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,…
ВОЗВРАЩАЯСЬ НА ПРЕСТОЛ ОТЕЧЕСКИЙ…»
* * *
СМОЛЕНСКАЯ ГУБЕРНИЯ. РОСТИСЛАВЛЬ. 21 января 1753 года.
– Що Иоасаф, не жалекуешь що з нами пишов? – спросил «дядько Федир» беглого поручика, – у Москви генералом бы був!
Соватажники хохотнули. Иоасаф скривил улыбку.
– Не жалкую, товарищ!
Ещё бы он жалел. То что дело их шито белыми никами он засомневался с первой встречи. Но больно уж ему «справедливости» хотелось. Когда «бунчужный товарищ» сказал что Петр Фёдорович на их условия не пошёл Иоасаф расстроился. А уж как предъявленного ему «Иоанна» видел… Не тянул лицом тот двадцатилетний хохол на покойного императора, зато умом тянул, лет как раз на четырнадцать. Но отступать то было некуда. Да и «Фёдор Лысенко» хорошие деньги платил. И поручику и его сотоварищам. К тому же в этой казачьей ватаге дух какой-то был. Вольный. Не как в полку. Иоасаф Батурин и не заметил как к ним прикипел. А «генералом бы был»… В полку то точно в те дни его отсутствие отметили. Могли бы и плетей дать, а то бы и вовсе разжаловали.
– Дядько, довго мы цього хвороблывого выкреста будемо везти? – встрял в беседу Дмитро, – йиды в рот не бере, ногы насилу волочыть!
Ватажник засмеялись.
На отрока зажатого между Дмитром и Потапом было больно смотреть. Он точно был болен. Да ещё дальнее путешествие…
Зачем атаман его подобрал Иоасафу Батурину было непонятно. Оглушенный вьюноша упал в карете удачно. Порезов или переломов не имел. Ну головой ударился – эка печаль? Собственно он из кортежа Императрицы после взрывов один остался цел. Правда пару раненых кирасир и одного служку пришлось добивать ватажникам. А этот был без сознания.
Уж лучше бы оружия побольше бунчужный там прихватил. Фузии были справные. Золото же с самоцветами товарищи быстро по поясам растаскали. Даже Иоасаф успел кошель да украшения с каменьями себе взять. А вот шатлен с часиками, термос и подзорную трубу с вензелем и портретом Императрицы пришлось Фёдору Фёдоровичу отдать. Зачем-то они были нужны Лысенко. Хотя… Батурин давно понял что атаман их не тот за кого себя выдаёт. Вот границу перейдут может ему о том поведают. Если раньше не порешат. Хорошо что деньги семье успел отдать. А вот эгрет, серьги с сапфирами и бриллиантами его надеждой на будущее самого греют.
– Не поспишай Дмитро, нам ще кордон треба перейты, а цей племиннык Розуму будэ нам як той щит, якщо прыпруть, – усмехнулся «бунчужный», – та й подывытьсяна нього добре – щирый парубок. Вуса на мае, алэ губыз вухамыв нього точноБрауншвейгськи. Може родыч?
Казаки уже не сдерживаясь залились хохотом.
* * *
МОСКВА. ТВЕРСКАЯ ДОРОГА. ВОРОТА В МОСКВУ. З1 января 1754 года.
Если вы думаете, что Император въезжал в Москву во главе колонны войск на белом коне, то вы ошибаетесь. Во-первых, я не идиот двигаться показушно впереди планеты всей. Да и печальной судьбы Императрицы Елизаветы Петровны я не спешил повторить. А, во-вторых, конь у меня был мой обычный – изабелловой или, если угодно, светло-соловой масти. Когда-то такая масть считалась выбраковкой породы, но, почему-то, заводчики и ценители так считать перестали, после моего прибытия из Гольштинии и нашей шведской компании. Тем более, перестали так считать после моего триумфа при Маастрихте. Да и вообще…
Теперь жеребцы и кобылы такой масти резко взлетели в цене. После моего-то восшествия на Престол Всероссийский особенно.
В общем, двигалась колонна в сторону Первопрестольной. Да, мы доехали. В общем. Уже пригороды большого города. Не Москва моего времени в двадцать миллионов человек, но вполне крупный город по здешним меркам.
Впереди, разумеется, двигался авангард. Впереди авангарда разведка, дозорные и боевое охранение.
Затем уж я со свитой и своей личной Гвардией.
Затем вся моя армия на много вёрст. Всадники, сани, пушки, лыжники, огромный обоз (а это самое главное в любом войске и на любой войне), вспомогательные части, в том числе с развесёлыми девицами и ушлыми перекупщиками (тоже неизбежность любой войны), затем уж арьергард, конные разъезды и арьергардные дозоры.
Нет, я не планировал брать Москву штурмом. Я вообще не ожидал никаких особых эксцессов после получения подтверждения о гибели Императрицы. Первопрестольная пусть всё ещё кое-где горела, но, это остаточное явление. Те, поджигатели и смутьяны, кого солдаты не повесили или толпа не пришибла, заслышав о моём приближении, либо быстро покинули город, либо затаились, слившись с толпой.
Армия мне нужна была для демонстрации силы, власти и прав, а также для проекции всего этого на окружающую меня
