Последний герой СССР - Петр Алмазный
— Могильный.
— Я бы уже здесь его оставил, но непорядочно. Ночь, дорога. Голову свернет в темноте, потом всю жизнь совесть мучить будет. Сам же советовал карму не портить, — не удержался я от подначки.
— Есть у меня одна мысль, — Олег говорил так, будто каждое слово давалось ему с трудом — неохотно, буквально выдавливая из себя слова. — В Кош-Агаче к шаману заедем. Там договорюсь. И америкос в порядке будет, и нам себя не в чем обвинить. Ну отстал от отряда, но в пределах цивилизации и среди людей. Причем в таком месте, из которого так быстро не выбраться.
— Заметано, — я кивнул и, сунув два пальца в рот, свистнул.
Петр вынырнул из темноты с блаженной улыбкой на лице.
— Какой здесь воздух! Его же пить можно! Или ложками есть! Все-таки город портит людей, — он вздохнул.
— В машину, — скомандовал я и еще раз свистнул.
Реакции — ноль. Открыл багажник, взял фонарь и отправился на поиски, мысленно костеря американца. Тот лежал метрах в десяти от машины, растянувшись на траве, и стонал.
— Что случилось? — Спросил его.
— Я есть терять жизненный сила. — ответил американец. — А земля давать жизненный сила. Я есть делать подзарядка.
— Я есть Груд, — проворчал себе под нос. — Пошли, до Маймы доедем, там отдохнешь. Поспишь, силой от спальника подзарядишься. У тебя спальник есть?
— Что есть спал-ник? — Арни, кряхтя, встал сначала на карачки, потом поднялся на ноги. Я недоумевал: куда делась его грациозная гибкость, где молниеносная реакция? В кабинете Сан Саныча он на лету поймал упавшую кружку — у самого пола. А сейчас вел себя так, будто ему лет сто, и он никогда в жизни не занимался спортом. Вот что это? Характер хлипкий? Манипуляция? Хрен его знает, но Олег прав, дорога в горах с этим типом будет тем еще квестом!
Наконец, американец забрался в машину. До Маймы я гнал, не останавливаясь. После Маймы — большого села, фактически слившегося с Горно-Алтайском — Клочков взял на себя роль навигатора.
— Направо, метров через сто будет поворот налево. Теперь снова налево. Все, приехали.
Фары осветили закрытые металлические ворота.
— Что есть это? — Спросил американец.
— Это, Арни есть мотель, — ответил Клочков. — Только советский.
Он вышел из автомобиля, постучал в окно сторожки. В домике у входа зажегся свет, из него вышел заспанный дедок. Сон со сторожа слетел сразу, как только он увидел Клочкова.
— Олежек, сынок! — Воскликнул старый сторож, обняв нашего спутника. — Совсем забыл старика! А я вспоминал про тебя, думал, где ты сейчас, что с тобой? Смотрю, с друзьями? Ну давайте, заезжайте! Голодные поди с дороги? Хоть накормлю вас по-человечески!
Мы въехали на территорию турбазы, как потом рассказал старый вахтер, которую никак не могут отремонтировать. База принадлежит одному из бийских заводов и законсервирована недавно. Но, несмотря на общую запущенность, номера для отдыхающих вполне комфортные. Комнаты на два-три человека. Ботаник, когда я закончил осмотр территории, уже сидел в сторожке и наворачивал из алюминиевой миски рисовый суп. Тут же, заняв половину хлипкого диванчика, у столика расположился Арни. Его ужин состоял из все тех же шоколадных батончиков и колы. Поделиться со спутниками и хозяином домика ему даже не пришло в голову. Интересная диета у мужика, еще удивляется, откуда лишний вес. Но — это последнее, что меня сейчас волнует.
— Есть будешь? — спросил старик.
— Буду, отец, — ответил я, с благодарностью принимая миску горячего супа. Хлеб был свежий, не магазинный — подовый.
Старик отрезал ломоть от половины каравая и я с удовольствием втянул носом густой хлебный аромат. Олег уже спал — тут же, в сторожке. Он даже не расстелил одеяло, просто растянулся на половике, сунув под голову руку.
— Вот он всегда так, — кивнул в его сторону старик. — Я когда его нашел в горах, он едва живой был. Рысь подрала, как ушел — не знаю даже. В крови весь, худой, как скелет. Месяц его выхаживал. Сначала на кровати устроил, по человечески, а он, как в себя пришел, тут же на пол сполз и дальше как не уговаривал, он так на кровать ни разу и не лег. Спит только на твердом. И ест как птичка — орехов поклюет — и все. Ну что за еда для мужика?..
Суп был густой, наваристый, с мясом. Навернул тарелку с таким удовольствием, какого давно не испытывал от еды. В своем прошлом (будущем?) сильно не заморачивался готовкой. Заказывал доставку, питался в основном пиццей. Ну и по давней привычке вареные яйца и хлеб с маслом, а сейчас ел и сам удивлялся своему аппетиту. То ли дело в приправах? Супчик благоухал хмели-сунели, чувствовались куркума и еще какие-то, неизвестные мне, приправы.
— Спасибо, отец, — поблагодарив старика за сытный ужин, я увел своих спутников в корпус.
Электричества не было и, осветив фонарем номер, произнес:
— Сегодня последний раз спим на чистых постелях, так что рекомендую не тратить время и отдохнуть.
Ботаник свалился на кровать, как был — в одежде, и захрапел, снова включив свой «трактор». Американец, под которым жалобно скрипела кровать с панцирной сеткой, долго ворочался, но скоро тоже заснул, засопев во сне. Я лежал в полудреме, сон не шел, несмотря на усталость.
Пытался упорядочить все, что произошло со мной за последние дни. Вопросов становилось все больше и больше. И ответы на них могу дать себе только я сам.
Итак, девяностый год. Жорес Алферов в той реальности, которую я помню, был директором питерского ФТИ — Физико-технического института Академии наук. В восемьдесят девятом стал народным депутатом СССР. И вполне встроился в систему. Никакого «Р. И. П. а» в его жизни не было — и это скорее всего. Что же случилось сейчас? Почему Алферов в Барнауле? Пусть не постоянно, наездами, но руку держит на пульсе всегда — судя по звонкам.
Дальше — Лев Рохлин. Это вообще не понятно. Алферов сказал, что ему по поводу «Р. И. П» к Рохлину порекомендовал обратиться Бакланов. Бакланов — секретарь ЦК, курирует оборонку и в ближайшее время станет заместителем председателя Совета обороны СССР. До восемьдесят восьмого года он занимался космосом. Так что тема Байконура, о которой проболтался ботаник в нашу первую встречу, так полагаю, у
