Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев
— Кем писано письмо, Абдулла?
Савелий перевел мой вопрос.
— Дженибек Герай. — Дальше было на татарском.
— Говорит, что не знает. Передал лично Джанибек Герай. Кто писал, ему неведомо.
Я поднял письмо. Печать все та же — мощная, свинцовая. Опять этот ку-эр код с кучей черточек. Знак ханской власти и важности документа.
— При вас ломаю, собратья. И читаю.
Вскрыл. Вновь письма, меняющие судьбу. Вся история с этого началась и продолжается писаниной, которая все сильнее и сильнее затягивает меня в политические дрязги. То татар пустить, то переписка всякая о предательстве всех и вся, то сведения полезные. А сейчас — от самого сына хана какое-то послание. Мне! В лице царя, виданное ли дело.
Ладно, что здесь думать, поглядим.
Начал читать. Писано было русскими буквами, размашисто, витиевато с вензелями всякими. Сын хана знал русский, но мог ли он на нем писать? Хотя у него же своя канцелярия имелась, это уж точно.
— Сын Великого хан великой орды и наследник престола Крыма и степей Кипчака Джанибек Герай. — Поднял взгляд, осмотрел собравшихся. Все пристально следили. Продолжил. Дальше было самое интересное. — Своему другу Игорю Васильевичу… Царю и великому князю всея земель русских…
Кашлянул, взгляд от бумаги отвел.
— Собратья, насколько знаю, титулование царское не так идет. Так что, мутит воду Джанибек.
Люди слушали, на удивление никто не ворчал, не кричал. Все как-то собрались, подобрались, в каждое слово вникали.
Продолжил.
— Долгих лет тебе потомок Василия Великого…
Дальше шли всякие увещевания в дружбе и пожелания стад, табунов, холопов и мира в царстве моем. Причем именовал он меня не внуком Ивана, а правнуком Василия, что несколько удивляло. То есть по какой-то иной ветви царем он меня признал.
После приличного размера вводного абзаца с бесполезными экивоками сын хана благодарил за разгром неугодных ему беев, отбившихся от рук. Говорил, что сам Аллах благословил меня на победу над повстанцами и разбойниками под руководством Кан-Темира. Спрашивал о здоровье и желал скорейшего возвращения в Москву на законный престол.
— Хрень собачья. — Дочитал, отложил. — Собратья, вижу я, что сын хана шатко сидит на своем престоле. Чтобы уход из степей домой хоть как-то оправдать, решил он возвеличить мою персону. Кан-Темир не просто проиграл какому-то неизвестному воеводе, а от руки самого царя русского… Не знаю уж, как здесь в Воронеже появившегося по разумению Дженибека, пострадал.
В комнате висела тишина.
Я вспомнил утренний разговор с Путятой и Несмеяном. Казаки! Неужели татарский хан еще и людей по крепостям послал? Зачем ему это? Понимаю, что перед своими беями выкружить и оправдать уход можно. Но, именовать какого-то воеводу царем — это же… Хотя. Умру я, кто еще это письмо увидит. А то, что где-то кто-то кому-то передал с печатями. Какие-то казаки. Это же все в эпоху Смуты — наветы и подделки. Таких сотни по стране сейчас. И печати подделывают и письма подметные пишут и в заговоры вступают.
А если не погибну. Если действительно до трона дойду, как видел это татарский предводитель. Это же заложит крепкий фундамент наших с ним взаимоотношений. Он мне помог, в его версии происходящих событий. И я ему в чем-то помогу.
Странная логика у татарина, но имеет место быть.
Ладно, работаем. Продолжил я речь свою:
— Прошу, как и впредь, воеводой меня звать. На трон не претендую. Мы, как и я клялись все. Идем земский собор собирать в Москве. Всем миром! — Офицеры мои переглядывались. Даже Василий Чершеньский молчал, что на него было непохоже вовсе. Продолжил я после краткой паузы. — В письме этом вижу некое подспорье. Возможно, сомневающиеся в наших намерениях, переметнуться. А когда клятву давать будут, когда лично с ними уже говорить буду, поймут, что к чему.
— Слава воеводе! — Выкрикнул Тренко.
— Слава! — Подхватил Черенский старший, потом младший.
Заголосили все.
Поднял руку в успокаивающем жесте.
— Собратья. Обедаем и за работу.
Все расселись за столом. Было тесно. Как ни странно, не говорил никто, все принялись поглощать пищу.
Постное сегодня было на обед, но вкусное. Пшено томленное в печи с морковью и чуть репой для пряности. Кисель на ягодах и шишки маринованные. Именно ее еще до чтения письма Франсуа брал на зуб и морщился.
Тоже решил попробовать. Вкус странный, как будто бревно грызешь, но есть в этом что-то пикантное, интересное.
Завершив трапезу, я обратился к собравшимся.
— Собратья. Никого не задерживаю, кроме Филарета. У нас неделя на подготовку. Может, чуть больше. Спустя семь дней соберем совет и подготовим выступление на Елец и дальше к Серпухову.
Мой офицерский «корпус» поднимался, кланялся, двигался к выходу. Как-то после прочитанного письма они стали ощутимо более учтивыми. Несмотря на мои слова о воеводстве, а не царстве — все же авторитет вырос. Сын хана просто так человека другом и царем русским называть не будет.
Хотя — странное наименование. Царь русский. В этом тоже какая-то хитрость заложена.
Филка остался, ждал. Сидел напряженный и немного нервный.
— Что, Филарет, как кузнецы и плотники?
— Да вот… — Вздохнул тяжело. — С пиками твоими, воевода, беда прямо. — Уставился он в стол взглядом.
— И что?
— Да сделать-то можно, но время. Немец твой… — Вздохнул Филарет еще раз. — Его же не поймешь. Если длину такую делать, одним массивом, это сушить надо, морить, клеем покрывать и лаком. Палку-то просто сделать несложно, их вон в лесу иди да руби. Но, сломается только в бою. А если сломается, что это за оружие.
— Тоже верно.
— Штук сорок, может, сделаем за неделю. Не больше. Да и то, вопрос к качеству есть.
М-да, от сорока толку-то и нет. Сотня, можно уже пробовать, а так ни туда ни сюда. Не вооружу же я полсотни пиками, а пол сотни копьями старого образца, коих у меня много.
— Значит, будем старыми обходиться. И с ними учиться воевать. Деваться некуда. Используем то, что есть.
— Вот и я думаю. — Филка плечами пожал. — Иначе никак. Да и с огромными этими древками наловчиться нужно, а сам говоришь. Неделя. Видно ли новому оружию так быстро учиться.
— Как думаешь, Филарет. — Зашел я с иным вопросом. — Пушки
