Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
Внизу, у ворот, из которых выползала колонна «Бурлаков», Алексей все-таки остановился и поднял голову. Он стоял один, провожая нас взглядом. Лица я не видел, но был уверен: в этот момент он по-настоящему осознал всю тяжесть власти и одиночества, что легли на его плечи.
А мы летели навстречу неизвестности.
Первые часы полета прошли в обманчивом спокойствии. Неуклюжая на земле, в своей родной стихии «Катрина-3» двигалась послушно и даже грациозно. Под нами разворачивалось лоскутное одеяло полей и перелесков, а мы шли на небольшой высоте, экономя заряд батарей и тепло горелки. Легкий попутный ветер мягко подталкивал нас на юг, сама судьба благоволила нашему рейду. Поначалу напряженный экипаж немного расслабился. Молодой механик жадно впитывал каждое мое движение, люди всматривались в горизонт в поисках пыльного следа колонны Дубова, а лекарь проверял свои склянки. Уверенная работа машины убаюкивала.
Беда пришла не с земли, а с неба. Сначала на горизонте проступила тонкая, иссиня-черная полоса. Я ее заметил, правда недооценил. Фронт казался далеким, и по прикидкам мы должны были проскочить южнее. Но ветер вдруг сменил направление, потянул нас прямо в пасть надвигающейся бури.
— Снижаемся! — скомандовал я, пытаясь уйти под нижнюю кромку. — Живо!
Было поздно. Стена туч росла с пугающей скоростью, пожирая чистое небо и превращаясь в свинцовую, набухшую гневом массу. Она накрыла нас, всосала в себя. Мир исчез, утонув в клубящемся молоке. Аппарат швырнуло, как щепку, гондола резко провалилась вниз, потом ее подбросило вверх. Жесточайшая болтанка.
— Держаться! — прохрипел я, вцепившись в рычаги управления. Новый композитный вал стонал и скрипел под чудовищными, нерасчетными нагрузками. — Крепить груз!
Мои люди, вцепившись в борта, пытались закрепить оторвавшиеся ящики с боеприпасами (а ведь проверял крепления — намертво крепили.
Затем началось страшное. Температура за бортом упала мгновенно, влажный воздух тумана тут же превратился в лед. Звук вращающихся винтов изменился: шум стал глухим, тяжелым, с надрывным воем. Лопасти покрывались инеем, теряя аэродинамику и подъемную силу. Мы начали падать.
— Больше жару! — крикнул я механику. Тот, пошатываясь, пытался усилить пламя в горелке, но резкий порыв ветра едва не погасил огонь, опалив ему руки. Лекарь тут же бросился к нему.
Лед нарастал быстрее, чем мы успевали компенсировать потерю высоты. Он покрывал канаты, утяжеляя их, превращая в жесткие, непослушные тросы. Он нарастал на самой оболочке, и вес нашего, казалось бы, невесомого аппарата увеличивался с каждым мгновением.
А потом полыхнуло. Сноп голубоватых искр вырвался из-под медного кожуха электродвигателя. В наэлектризованном, ионизированном воздухе грозы наш «дьявол в проводах» начал сходить с ума. Щеточный узел пробивало. Каждый разряд мог стать последним.
Попытка удержать курс провалилась. Рядом, ослепив нас, ударила молния. Мы чуть не ослепли.
— Командир, нас сносит! — отчаянно крикнул один механик, пытавшийся разглядеть хоть что-то в серой мгле. — Потеряли колонну Дубова! Земли не видно!
Я боролся с вырывавшимися из рук рычагами, пытаясь выровнять аппарат, но это была битва с самой стихией. Мы были заперты в ревущем сердце шторма. Наша миссия по спасению превратилась в борьбу за выживание.
Где-то в задворках разума промелькнула мысль о том, что один раз я уже падал, но тогда мне безумно повезло. И сейчас, кажется, шкала везения у меня явно в минусовой плоскости.
Глава 10
С оглушительным стоном ивовых шпангоутов мы провалились в воздушную яму. Без предупреждения. Плетеная гондола под ногами выгнулась с протестующим скрипом, швырнув меня на борт с такой силой, что из легких выбило весь дух. Мир за пределами нашего хрупкого убежища превратился в ревущую взвесь из серой водяной пыли и хлещущих по оболочке потоков ледяной крупы. Грозовой фронт, казавшийся далекой синей полосой на горизонте, сожрал нас целиком.
— Держаться! — прохрипел я, вцепившись в леденеющие рычаги управления. Слова утонули в вое ветра.
Во мгле рядом то появлялись, то исчезали силуэты двух ведомых аппаратов, которые бросало из стороны в сторону в непредсказуемом, рваном танце. Нас несло, кувыркало и било. Каждый порыв ветра грозил переломить наши хребты, превратить выстраданный проект в груду мокрых тряпок и обломков.
Страшнее ветра был холод. Он пробирал до костей и убивал сам полет. Огромные лопасти несущих винтов, вращавшиеся с натужным, надрывным гулом, покрывались белой крошкой. Вся аэродинамика летела к чертям. Подъемная сила таяла. Несмотря на ревущую внизу горелку и максимальные обороты, мы падали.
— Командир! — крикнул молодой механик Федотов. Его лицо превратилось в белую маску с расширенными от ужаса глазами. — Теряем высоту!
Еще как теряем. Мозг лихорадочно перебирал варианты. Противообледенительных систем в этом веке не существовало даже в теории. Мы были обречены.
Во время очередного резкого крена мой взгляд зацепился за движение. Лопасть из нашего композитного «резиноида» под нагрузкой заметно изогнулась, и в тот же миг с ее упругой поверхности сорвался, разлетаясь в пыль, едва появившийся пласт намерзшего льда.
Вот оно! Недостаток, ставший спасением. Гибкость. Наш пружинящий материал попросту не давал льду схватиться в монолитную корку — хрупкое наслоение не выдерживало деформации основы.
— Федотов! На рычаги управления углом атаки! — рявкнул я. — По моей команде — резко меняй шаг винтов! Вверх-вниз! Создай вибрацию!
Он непонимающе уставился на меня, и попробовал выполнить приказ.
— Давай!
Рывки рычагов заставили лопасти изменить угол. Аппарат тряхнуло еще сильнее, с винтов с характерным треском посыпались ледяные ошметки. Гул стал чище, увереннее. Падение прекратилось, мы зависли в бешеной пляске стихии. Решением это не было, всего лишь отсрочкой.
Внезапно по гондоле ударил резкий запах озона, и сноп голубых искр вырвался из-под медного кожуха электродвигателя.
— Пробой на щетках! — доложил механик срывающимся голосом. — Коротнет, командир!
Дело дрянь. Ионизированный грозой воздух, влага… Идеальные условия для того, чтобы наша капризная электрическая душа испустила дух. Остаться без двигателя здесь — верная смерть.
— На байпас! — приказал я, перекрикивая рев ветра. — Отсекай поврежденные обмотки! Живо!
Это была последняя предусмотренная мной аварийная система — примитивный, надежный рубильник, позволявший сохранить хоть часть тяги. Цепляясь за раму, механик дотянулся до щитка и с силой опустил тяжелую медную рукоятку. Двигатель захлебнулся, замолчал на мгновение, а потом снова загудел — тише, слабее, натужнее. Мы потеряли половину мощности, зато остались в воздухе.
Ослепительная вспышка заставила зажмуриться, и на одно бесконечное мгновение вся клубящаяся мгла вокруг озарилась мертвенно-белым светом. Этот свет выхватил из мрака картину, которая
