Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин
Ну так, на уровне «хальт» и «хенде хох». Никто у нас с этим не занимался. Что еще Вам сказать? Ну и самая большая, конечно, операция была у нас в январе 1943 года — взятие Шлиссельбурга.
Как операция проводилась, помните?
Вы когда-нибудь видели речку, по которой идет лесосплав? Когда где-то на повороте или еще где-то становится завал? Когда бревна кругом? Вот так на реке лежали люди во время операции. Нас выделили тогда. В общем, я и не знаю, как это получилось. Разведотдел состоял так: штаб, сам штаб, затем шли оперативные разведчики, затем был РУОН — радиоузел особого назначения, который, если я в тылу находился, от меня в любое время суток принимал сигналы и за мной следил, как только вышел. Я с той стороны, конечно, давал шифрограммы. Потом шел первый БРО — береговой радиоотряд, который осуществлял радиоперехват и пеленгование. И затем шла агентурная разведка, то есть агенты. Но они практически с нами были. Вот я, например, Кульман видел, я ее знаю. Потом ей присвоили посмертно звание Героя Советского Союза. И вот, значит, этот Шлиссельбург мы брали, наверное, числа 17 или 18 января. Зацепились мы туда. Примерно пять или шесть волн было туда. И никак не могли взять его. И только пятая или шестая волна добралась до берега. И нас было семь человек, которые высаживались туда: шесть человек водолазов-разведчиков и я. Зачем туда были водолазы-разведчики приглашены, я не знаю. И я радистом там был. И вот мы в этом потоке, в этой волне атакующих достигли берега. И вот что я там запомнил. Когда мы добрались до берега, там, на берегу, были огромные склады бревен. И вот за этими огромными массивами бревен немцы укрывались и обстреливали нас. И был один немецкий пулеметчик, который, когда даже вышли мы уже на берег, отстреливался до тех пор, пока не израсходовал последний патрон. И солдаты так озверели из-за этого, что его схватили, привязали к бревнам, подогнали сорокапятку, пушку такую, и в упор разнесли его. Отвели на нем душу, короче говоря. Что еще мне запомнилось в этой операции, так это то, что в самом Шлиссельбурге, когда его взяли, продуктовые склады сразу захватили и охраняли автоматчики-женщины. Ну и мы, конечно, стали с ходу штурмовать эти склады. В общем, мы один ящик какой-то отвоевали. А девчонки стреляли вверх, вниз, пугали нас все. Все кричали, помню: «Нельзя, нельзя!». Мы какой-то картонный ящик вытащили. А там оказались фруктовые консервы. Мы их бросили, не стали их брать с собой. Мы там еще что-то поискали: нам нужно было найти немецкие документы и еще немецкое обмундирование, потому что в тыл к немцам мы ходили в немецком обмундировании. В общем, нам нужны были карты, нужно было немецкое обмундирование.
А легенда какая-то у вас была?
Нет, не было. Легенда такая была вообще-то у меня: если человек тебя увидел, то он не должен жить. Но немецкая форма меня спасала несколько раз. Я, кстати, не договорил о складах в Шлиссельбурге. В общем, мы на этих складах взяли форму, погрузили в какой-то контейнер. После к нам поступила команда возвращаться обратно. Так что в непосредственном взятии Шлиссельбурга мы принимали участие, так же орали, так же стреляли на ходу. Но никто там не кричал «За родину, за Сталина», а матом кричали. Больше ничего не было. Это все уже потом замполиты да партийные работники повыдумывали. Никто не кричал в общем потоке «За родину, за Сталина!». А вот матом крыли немцев, это да, было.
А потом, летом 1943 года, была большая операция, которая, я считаю, по значимости очень важная была. И так до конца войны мы высаживались в тыл противника: в Эстонию, в Финляндию.
На территории Эстонии где вы высаживались?
Ну нас высаживали, например, под Кундой. Это было, наверное, в феврале 1944 года. Как раз выбросили ночью нас. Мы вышли на окраине Кунды, забрались в сарай с сеном, и тут налетели наши штурмовики. Штук, наверное, 12 штурмовиков налетело тогда. Они сделали круг над Кундой, и один за другим шли в вертикальном пике: казалось, что вот-вот заденут деревья. И как раз чуть ли не ползая поднимались, потом следующие бомбили. Было тогда так: вот они три круга сделают, трижды отстреляются, бомбы сбрасывают и уходят. Короче говоря, они расстреливали весь свой боезапас и уходили. Как раз мы наблюдали этот авианалет. Переживали за них сильно: «Ты же, милый мой, не выйдешь из этого пике. Нельзя ж так низко опускаться!» Но это были, видимо, асы. Потом помню, что пока мы подходили к линии фронта, шли по просеке такой, вот параллельно с нами, прямо над головами 10 или 12 немецких истребителей промчались к линии фронта. Прошло, наверное, минут пять или шесть, и мы уже видели, как эти немецкие самолеты гонят наши. И немцы удирают. И видно, как немец-летчик низко-низко над деревьями летит и нажимает, чтобы быстрее отойти. А на хвосте примерно с десяток наших истребителей. И в сторону Тарту, туда, около Чудского озера, они летели.
А ваша какая задача была в этом десанте?
В этом десанте наша задача была проверить, есть ли корабли в порту Кунды, и если есть, то сделать наводку. Мы пробрались. Но обнаружилось, что там сплошной лед, ни одного корабля там нет, ничего нет, и мы ушли. Сообщили, что порт пустой, там ничего нет, а что пристройки в порту все уничтожены авианалетом. Нам дали команду выйти на развилку Таллин — Нарва и Кунда. На этой развилке мы несколько суток наблюдали и обо всех передвижениях сообщали своим. Последнее сообщение мы делали, когда в сторону Нарвы прошел караван, около 50 грузовых машин с боеприпасами. Мы дали быстро срочную радиограмму и двинулись в сторону Чудского озера нашего. Почему двинулись? Потому что больше нечего нам было наблюдать. И вот мы примерно через сутки подошли к линии фронта. Там были канавы, незамерзшие и широкие. Ну, не перейти было никак! И мы вдоль канавы шли-шли на лыжах, шли-шли. Потом перед нами обозначилась лесная дорожка. Мы пошли по ней. Потом она свернула налево: там был подъем. Мы поднялись по нему и увидели дома. Два или три дома, помню, там было справа, два слева. На завалинке сидели немцы. Один на аккордеоне играл, другой с другой стороны, значит, на гармошке играл. Запряженная пара лошадей там же стояла. Они увидели нас,
