Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин
А комиссар флота Кулаков, вдохновитель наш идейный, узнал меня на послевоенной встрече, подошел. Помнил он меня по одесским боям, нас, моряков, отличившихся в атаках, тогда ему лично представляли. Говорит мне: «Привет комсорг!». Взгляд мой увидел, сразу на часы смотрит: «Пора обедать» и отчалил. А я многих других комиссаров помню, которые с винтовкой в руках с нами вместе в атаку ходили и пулям не кланялись.
Не постеснялся адмирал после войны себе звезду Героя на китель повесить…
Я все бы понял и простил, если бы был у этих «полководцев» готов план эвакуации защитников города, но немцы его, скажем, сорвали и не дали осуществить. Война, что поделать… Но когда до нас, бывших севастопольцев, дошло, что никто и не думал нас спасать, как потом видеть эти «личности» в расшитых золотом мундирах? Уже 20 июня мы все понимали, что шансов отстоять город нет. Одними штыками и своей геройской кровью мы немецкую технику не остановили бы… Тогда, на встрече в 1961 году, люди вставали в зале с мест и спрашивали прямо у сидящих за длинным столом на сцене наших бывших руководителей обороны: «Почему нас предали? Почему нас бросили?».
Октябрьский с трибуны: «Успокойтесь, товарищи. У нас был приказ Сталина и Буденного оставить город с целью организации эвакуации оставшихся защитников морем на Кавказ». Чекистов и политотдельцев вывезли… Ценные кадры, которые решают все. Я не обвинитель. У каждого своя правда, да и вообще, кому эта правда сейчас нужна? Я свое личное мнение никому не навязываю. Для кого-то Октябрьский может и герой, а для меня… Мы на послевоенных встречах спорили, обсуждая поведение Октябрьского в июле 1942 года, кто-то говорил, что командующий флотом был обязан находиться в штабе флота в Поти и нечего ему было в осажденном городе делать. Ладно, о мертвых или ничего, или только хорошее.
Сидим тогда на встрече, большинство в затрапезной одежке, потертых пиджаках, стоптанных ботиночках. Многие прошли через плен, а потом у них жизнь не особо заладилась, времена-то какие были… Октябрьский увидел, как мы одеты, приказал всех одеть в парадную флотскую форму и выдать по солидному денежному подарку. Многие приняли. А некоторые, не смущаясь, сказали: «Мы не девки, чтобы с нами заигрывать, нам этих подачек не надо. Вы бы лучше, товарищ адмирал, в 1942 году о кораблях для эвакуации позаботились, тогда бы мы сейчас в обносках не ходили». И пусть вам не говорят, что не было ни кораблей, ни возможности спасти севастопольский гарнизон. Могли нас выручить. Были корабли и на Тамани, и на Черном море. И даже не «тюлькина флотилия». Если бы захотели, и самолеты бы нашли, чтобы прикрыть эвакуацию с воздуха.
Ладно. Давайте отдалимся от обсуждения персон. А то скажут, что я, захлебываясь от ненависти, порочу память и честное имя руководителей обороны. Я знаю одно: немецкие генералы в Сталинграде тоже имели возможность сбежать на самолетах, но остались со своими солдатами. Другое понятие о чести офицера даже у таких зверей и нелюдей, какими были немцы… И своих в 1944 году немцы из Севастополя вывезли почти всех, только восемь тысяч в плен всего попало.
Давайте, хоть ненадолго, поменяем тему.
Как складывалась судьба моряков, выписывавшихся из госпиталя? Их возвращали на корабли флота или в морскую пехоту?
В основном люди попадали в морскую пехоту под Новороссийск и Туапсе.
Я помню, как в госпиталь вернулись по «второму кругу» ребята-севастопольцы, воевавшие в полку морской пехоты полковника Харичева, так, кажется, его фамилия была. Немало народу попало в батальон к знаменитому Куникову. Были еще две бригады морской пехоты на формировке в Баку и на Тамани, так некоторых после выписки в эти бригады и зачислили… В феврале 1943 года привезли сорок человек после ампутаций из куниковского батальона. Они на поле боя несколько дней пролежали, фактически без медицинской помощи, пока их вывезти смогли. Среди них примерно половина была из бывших участников обороны Севастополя… Известный разведчик Семен Фридман после госпиталя попал под Сталинград в стрелковую дивизию. С ним было еще двадцать бывших «севастопольцев». Весь их полк полег на обороне Тракторного завода, включая раненых, которых просто не успели переправить за Волгу. Кроме Фридмана, осталось в живых всего пять солдат… Из моряков он единственный выжил.
Мой двоюродный брат, лейтенант Израиль Вайсер, был ранен на батарее Александера, еще во время второго наступления на город. Во время эвакуации морем, транспорт с ранеными был потоплен, и он сутки плавал по морю, держась за какое-то бревно. Январская водичка в Черном море знаете, какая. Выжил всем смертям назло, а после госпиталя попал в морскую пехоту в Новороссийск, командовал ротой, получил орден Боевого Красного Знамени. Помню, как в конце осени 1942 года взяли меня на перевязку. Меняют мне бинты, а в это время в процедурную комнату завозят на каталках несколько «свежеприбывших» раненых. Смотрю, а среди них мой брат! Через три месяца его выписали, попал он на «Малую землю», а еще через несколько недель вновь его ранило, и опять к нам прибыл на лечение. Только после трех ранений его вернули обратно на флот, в аварийно-спасательную службу ЧФ. Он по специальности был морским инженером. Этот героический человек умер в 1961 году…
Нет, никто не собирал бывших участников обороны города в отдельные части и никто их не оберегал. Шла война. Кто куда попал, там и сражался. Например, после сдачи Одессы батальон моряков был направлен на оборону Мурманска! Я встречал ребят с этого батальона после войны. Николай Коваленко, одессит, попал под Вязьму в десантные войска в тыл врага, а заканчивал войну на торпедных катерах Северного флота.
Даже когда битва на Кавказе была в самом разгаре и все людские резервы были на исходе, моряков, направленных с кораблей воевать в пехоте, посылали на центральные участки фронта. Мне рассказывал бывший матрос линкора «Парижская Коммуна» Лев Эрив, что в конце лета 1942 года он в числе 250 моряков-добровольцев сошел на берег, чтобы воевать на суше. Их направили под Старую Руссу, в 253 СД, на Северо-Западный фронт, где почти все они сложили свои головы…
