Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин
Оперировали пять раз. Кости срослись неправильно. Свищи, остеомиелит… В конце 1943 года вышел из госпиталя на костылях, добрался до Казахстана, где мои родители были в эвакуации. Видите фотографию? Незадолго до выписки, матрос-каспиец дал нам форменку на время съемки у фотографа. Я родителям карточку послал, мол, все в порядке. А когда на костылях, до дома, в котором родители жили, доковылял, мать, увидев меня, долго плакала… Осенью 1944 года вернулся в Одессу, восстановился в мединституте. После войны выдержал еще три операции, и только в 1953 году смог передвигаться без помощи костылей или палки. А наш знаменитый севастопольский хирург Кофман был расстрелян немцами в плену как еврей. Он мог улететь из города, у него был посадочный талон на один из последних самолетов, покидавших Севастополь. Но он отдал его медсанбатовской медсестре Кононовой, у который был маленький ребенок. Она спаслась, а военврач первого ранга профессор Кофман добровольно остался с ранеными, разделив их трагическую судьбу…
Кто-нибудь еще выжил из Вашей роты?
Выжило четыре одессита, кроме меня. Но один из них был ранен еще до начала третьего штурма Севастополя, ему оторвало руку, и он был эвакуирован из города. Другой, раненный в ногу, был вывезен в середине июня. Это Моня Штеренберг и Борис Шпинер. На 365-й батарее был ранен наш матрос Илья Волк, и тоже был вывезен на корабле в январе 1942 года. Четвертый, Вася Кравец, украинец, попал в плен и выжил. Он никогда не рассказывал обстоятельства своего пленения и что он перенес в немецких лагерях. После войны мы часто собирались вместе, сидели, выпивали и вспоминали… Может быть, еще кто-то смог спастись?.. Я не знаю. Но надеюсь, что хоть еще кто-то уцелел.
Остался тогда живым и наш командир Симановский. Находясь в бакинском госпитале, я попросил медсестру зайти в местный театр и найти жену моего ротного командира. Она пришла ко мне в палату, и я рассказал, что еще 20 июня ее муж был жив, и долго говорил ей о том, как мы его любили и уважали. А в конце августа она получила от него письмо. В последние дни обороны города моя рота воевала вместе с моряками бригады Горпищенко, там Симановский был ранен и чудом вывезен на подводной лодке. Раненых положили в трюмных отсеках, в которых до этого перевозился авиационный бензин. Несколько человек задохнулись от паров бензина во время перехода. Симановский выжил. Он написал, как геройски погибли политрук нашей роты Трахтенберг, матрос Грызин, старший лейтенант Ройзман и наша фельдшер Сима Борщер и другие, дорогие моему сердцу, незабвенные мои боевые товарищи… Николай Симановский продолжал воевать в пехоте и был убит под Варшавой в январе 1945 года…
Скажите, Вы знали тогда о масштабах севастопольской катастрофы? Раненые моряки обсуждали случившуюся трагедию или молчали?
Ничего мы не знали. Все думали, что ребят в Севастополе спасли. После первой операции я долго был без сознания. Оказывается, за это время с ранеными севастопольцами побеседовали комиссар и особист госпиталя и попросили, еще раз подчеркиваю, попросили, а не приказали не сообщать негативную информацию о последних днях обороны города. До середины августа привезли из Новороссийска еще несколько десятков моряков, спасенных на кораблях и на подводных лодках в первых числах июля. От них мы узнали всю правду об агонии севастопольского гарнизона… Было страшно больно и жутко осознавать, что все мои друзья погибли или попали в плен. И эта боль не оставляет меня всю мою жизнь… Но никто не обвинял Петрова или Октябрьского, мы даже не могли представить, что эти, любимые всем Севастополем люди, бросили своих солдат. Откуда мы, простые матросы, могли знать, что произошло на самом деле? Это уже в 1961 году, когда в Севастополе собрали почти две тысячи участников обороны города, я узнал такое!!! что до сегодняшнего дня я не могу простить тому же Октябрьскому совершенного им поступка. Я считаю, что он нас предал… Девяносто тысяч человек немцам на растерзание отдали! Тридцать тысяч раненых бросили! Советских людей бросили, проливших кровь в боях… Песню я любил: «Последний матрос Севастополь покинул»… Сколько матросов на берегу на съедение врагу оставили?! Для меня до 1961 года адмирал Октябрьский был символом флота и эталоном мужества.
Я не буду судить Петрова, светлая ему память, он пехотинец и сделал то, что сделал. Он был хороший солдат и достойный генерал. Мы гордились тем фактом, что нами командует Петров. Но я сейчас говорю не о боевых заслугах конкретного человека, а о совершенно других понятиях. Есть офицерская этика, есть кодекс поведения, наконец… Сына-адъютанта Петров не забыл вывезти. Когда подводная лодка «Щ-209» в надводном положении ждала, пока на шлюпке сына Петрова с берега переправят, команда баграми и сапогами била по рукам и головам подплывавших к лодке раненых матросов, которые в последней надежде спастись пытались попасть на лодку. Их назад в воду, на смерть, сбрасывали, перегруза боялись. Вспоминал ли Петров перед своей смертью, как на его глазах тонули герои Севастополя? Он все видел, он в это время в рубке стоял. Служил на этой лодке офицер, который еще тридцать пять лет тому назад в своих записках эту ночь описал подробно… Хотите фамилии свидетелей? Я назову. И тех, кто эту историю на следующий день из уст экипажа слышал, еще можно найти. Живет здесь неподалеку подводник с лодки «Д-4». Да и бывший командир погибшего в Севастополе эсминца «Свободный» Иосиф Чверткин написал об этом и вообще о войне на Черном море всю правду, да только кто издаст его книгу?
Но в книге Карпова Петров стал ни много, ни мало полководцем, пусть так все и остается… К сожалению, в последние годы мое зрение ухудшилось, и сам я читать не могу, но все главы этой книги мне родные прочитали вслух. У каждого свой взгляд на те события… Еще раз повторяю, я Петрова не осуждаю… А вот Октябрьский! Он же моряк! Он не имел права покинуть город! Капитан не покидает тонущий корабль. Он был обязан остаться… Мы же ему верили… Есть такое святое понятие, как флотское братство. Флотские традиции.
В госпитале ребята рассказали, что уже с 30 июня каждый транспортный самолет на аэродроме в Херсонесе брался со стрельбой и рукопашным боем, все спасали свои шкуры, ладно, свои жизни, о погрузке раненых уже никто не думал. Редкому счастливчику
