Последнее интервью - Бэлла Алексеевна Куркова

– Вас мы переводим на подпольную работу.

– На какую подпольную?

– На коммунистическую подпольную работу. Только вы должны на суде все признать…

В Доме офицеров состоялся суд, туда привезли Андрианова и Кузнецова того самого, которому Сталин написал, что он заменит его на посту генсека после его смерти.

Я думала, что прямо в Доме офицеров расстреляли блокадных руководителей. Нет, оказывается, довезли до Большого дома.

Существует документ, в котором написано: «В печах Литейного, 4, была сожжена одежда шести казненных». Холодно написано. Подробный отчет велся. Когда в мои руки попали эти документы, я их отсняла, потом отдала в наш Музей политической истории, потому что там таких документов не было.

Мне дали шесть расстрельных документов, которые я дала прочитать Гранину в блокадном фильме.

Обвиняемых пытали жестоко. Маршалы топтали их коваными сапогами. Им переламывали позвоночники.

Через час после суда случилась такая история: когда начали на них мешки набрасывать, с криком «Не может быть, дайте я позвоню товарищу Сталину!» пытался вырваться Вознесенский.

Вознесенский был начальником Госплана, до этого чуть ли не каждый день виделся со Сталиным, работал над новой программой партии, экономическую часть писал.

Сталин потом позвонил Маленкову, сидящему в Большом доме, и сказал:

– Вознесенского не трогайте.

Но уже поздно было. Из семьи Вознесенских уничтожено было 16 человек. Расстреляли и Вознесенского, и семью его, включая старую мать, которую из больницы на носилках на расстрел перевезли. Она едва живая была.

Остался, отсидев, сын Вознесенского, который был потом популярным политическим комментатором в Останкино. Я записала с ним и с детьми остальных расстрелянных интервью. Эти интервью у меня в архиве хранятся, так же как и гранинская «Блокада».

В 1950-м году расстреляли все блокадное руководство города, решив, что эти люди «отпочковываются» от коммунистической партии. Что они во время войны себя «нестандартно повели». Что Ленинград собирался отделяться от СССР. Что придумали гимн отдельный ленинградский, выставку достижений народного хозяйства устроили.

В 1944 году прямо с позиций привозили раненые танки, раненые машины, раненые пушки. Вот такой была первая блокадная выставка 1944 года. Потом это стало Блокадным музеем. Выставка была обыкновенная, выставка достижений народного хозяйства. Прислали грузины что-то, и что-то – другие республики. Было принято показывать хорошее. А из этого сделали целое дело.

Эти факты и цифры не вытравить из меня. Я их всегда буду помнить. Потому что страшнее этого трудно что-либо придумать.

В половине первого закончился так называемый «суд». В час ночи их расстреляли, довезя от Дома офицеров, где шел суд, до Большого дома.

А уже в четыре часа утра их тела привезли на Левашовскую пустошь. Это был особый объект, огороженный забором. Рядом стояла воинская часть, в которой не один раз бывал Юрий Гагарин. Летная часть великолепная была. И летчики ходили мимо этого объекта, не подозревая, что туда каждую ночь без всякого шума приезжают машины. Еще днем там вырывали котлованчики. И аккуратно раскладывали вдоль этих котлованов тела расстрелянных.

Когда я стала народным депутатом России, народным депутатом Ленсовета, нам, троим депутатам, удалось пробиться на эту Левашовскую пустошь. Это стоило очень большого труда. Нам открыли дверцу с маленьким звоночком. Мы увидели осевшую землю там, где проходили рвы, в которых хоронили. Я не рискнула ходить по той земле. Я просто как вкопанная стояла. Потому что мне казалось, что каждый метр здесь усеян трупами наших ленинградцев. А еще произвело огромное впечатление вот что: вдоль всего забора по кругу – две собачьи тропы. Причем собаки были вышколены так, что они не лаяли. Проходящие вдоль забора люди их не тревожили. Нельзя было только трогать эту дверь. Но никому и не приходило в голову ее трогать.

Это было потрясение. Я благодарна Анатолию Александровичу Собчаку за то, что он сделал хороший памятник, увековечил память погибших по Ленинградскому делу. Анатолий Собчак сделал мемориал в Донском монастыре в Москве возле невостребованных могил, отдельный – расстрелянным ленинградцам.

Ленинград всегда не любили партийные правители, они ненавидели его. Они не приезжали сюда. А если приезжали, то держались очень брезгливо.

И поэтому, в общем, все, что связано с блокадой, до конца не открыто. А когда будет открыто до конца, то мир вздрогнет вдвойне.

Мы первыми в средствах массовой информации сделали доступной «Запретную главу» из книги Гранина и Адамовича. Нам надо было снимать в Кремле. Путин нам разрешил снять в части его кабинета. А у меня паспорт выпал в гостинице. Меня пропустили без всяких документов в Кремль. Охранники меня, как бывшего депутата, знали.

Когда я сделала этот телевизионный сериал, мне его вернули, сказав:

– Это не в тренде, не нужно.

Поднялись тогда все писатели, поднялась общественность вся, городская интеллигенция, наши блокадники. Тут такое началось, что решили от греха подальше дать все серии в эфир.

«Поколение, уходящее в вечность»

Был у меня очень интересный будильник, он складывался, и получалась маленькая коробочка малинового цвета. Его отец мой до войны привез из Испании. Он весь сломанный был. Наверное, это мои руки поработали, я его сломала. Но меня никогда за это не ругали.

Мы делали фильм «Поколение, уходящее в вечность», о Николае Никулине – лучшем эрмитажнике. Он был в войну простым окопником.

На съемках нам встретились ребята-поисковики, которые поднимают из земли наших солдат, погибших во время войны. Такие хорошие ребята. И один из них говорит:

– Я собираю любые старые часы, нет ли у вас каких-нибудь часов?

Я говорю:

– Есть. У меня есть испанский складной дорожный будильник.

Так я нашла будильнику применение. Я отдала его, и нисколько не жалею. Когда видишь ребят, которые все по косточкам поднимают, раскладывают, потом разыскивают родных, этому благородному делу просто кланяешься.

Вот 106-й километр, Погостье. Страшнее трудно что-либо придумать. Поклонный крест теперь там стоит. Есть такой замечательный православный батюшка Вячеслав, он служит в церкви и с поисковиками работает. С ребятами, которые поднимают тела погибших. Они пытаются кого-то найти, пытаются похоронить.

Мне сказал один поисковик из Гатчины:

– Когда находишь медальон, смотришь на него – а там фамилия написана. И открывается черный занавес неизвестности. И у тебя есть надежда сообщить родным, что с честью воевал их сын, брат, муж.

Я провела восемь месяцев на Волховском фронте, делая фильм «Поколение, уходящее в вечность». И я видела, какой ценой досталась победа. Как стояли насмерть наши солдаты, чтобы не впустить в город фашистов. Настоящие цифры погибших не объявляют. Люди понимают, что, на самом деле, как и