Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин
Страшной проблемой для нас являлся сон. Так как все это время мы совсем не спали, то засыпали прямо на ходу. Помню, на третий или четвертый день после всего этого мы пытались перейти линию фронта, но так и не смогли этого сделать. Можно сказать, подбирались к ней в течение всего дня. Когда наступила темнота, сделали бросок. Там нас встретили огнем, и нам пришлось отходить назад. В эту же ночь мы попытались перейти фронт в другом месте. Но там повторилось то же самое. На следующую ночь мы снова попытались пройти через линию фронта, но опять потерпели неудачу. Перейдя узкоколейную железную дорогу, мы отошли снова назад и обнаружили поляну, где стоял хутор, такой сгоревший дом. Там-то в сарае с сеном мы как следует и выспались. Среди нас не оказалось тогда тяжело раненных, были только ребята, имевшие легкие ранения.
Где-то в первой половине дня 19 февраля началось движение фронта. Немцы пошли на нас и заняли оборону прямо за нашим сараем. Затем на поляну с юга вывалились наши солдаты. После того как выстрелила еще и «катюша», немцы залегли и замерли. Вокруг стали рваться снаряды. Но в наш сарай ни один из них не попал. К вечеру к сараю подошли три немца. Они покурили и пошли обратно. Но вскоре мы обнаружили, что они подожгли наш сарай. Вдоль линии фронта пошел дым.
Тогда вместе с комсоргом батальона младшим лейтенантом Ильей Васильевичем Чикмезовым мы бросились к сгоревшему дому. В это время упал снаряд, и младшему лейтенанту оторвало ногу. Я успел добежать до дому, упал и пополз к Чикмезову, который сам был родом из Ейска.
Александр Васильевич Засосов в г. Нарва (Эстония).
Но когда снова упал снаряд, меня обожгло, и я перестал что-либо видеть. Я вскочил и побежал, не зная куда, пока через какое-то время не потерял сознание. Очнулся я через два-три часа в погребе около сгоревшего дома. Нас там собралось семь человек. Через какое-то время к нам подошла немецкая самоходка. Тогда один из наших солдат вышел из погреба и дал по ней очередь из автомата. В ответ самоходка выстрелила и нашего разведчика убила. Все это происходило в то время, пока я находился без сознания. Надо мной вовсю «орудовал» мой товарищ Григорий Орлов. Оказалось, что мне повредило лицо, нос и левый глаз. Он забинтовал меня. У него, впрочем, и самого оказалась ранена рука. Нас, ходячих, оказалось в группе три человека — я, Орлов и Аверин. Остальные три-четыре человека были ранены в ноги. Куда нам дальше идти, мы не знали. Тогда мы приняли такое решение: я иду на юг, Орлов — на восток, а Аверин — на запад.
После этого я пошел, так сказать, своим направлением. В то же самое время я видел, как те двое пошли, но потом один из них вернулся в погреб. Перейдя поляну и подойдя к кромке леса, я наткнулся на колючую проволоку и увидел, что у дерева стоит винтовка, а два солдата тут же рядом спят. Как оказалось, это был наш советский секрет. Я этих ребят разбудил. Они сбили меня с ног, а потом показали, как идти. Затем я дошел до штаба. Там мне указали на палатку, в которой располагалась санчасть. Ко мне пришел капитан, и я ему рассказал обо всем своем пути. У меня к тому времени были еще и обморожены ноги.
Должен сказать, что населенных пунктов, как и особых приметных мест, через которые шли, я не могу припомнить. Да и названий их я, кроме железнодорожной станции Аувере, тогда не знал. За эти десятки лет многие детали уже потускнели. Да и, откровенно говоря, не возьму в толк, во имя чего нужно все это ворошить.
В госпитале мне ампутировали половину правой стопы и пальцы на левой ноге. Лечение мое продолжалось долго. Сначала я лежал в санбате на Ауверском плацдарме, потом в госпиталях в Кингисеппе и Ленинграде, откуда меня отправили в Пермь. В этом госпитале я пролежал до своей демобилизации в октябре 1944 года. В госпитале в Перми я встретил Григория Васильевича Семенкина, который находился в третьей роте нашего десанта. Потом мы списались с Николаем Ивановичем Ивановым. Я узнал, что из всего нашего десанта, который насчитывал 517 человек, до своих добрались только шесть. В 1946 году, находясь в Москве, я встретился с еще одним десантником из третьей роты. Сам он был москвич и жил в Зарядье. Это уже потом дачи в Зарядье стали ломать.
К сожалению, после встречи в 1950-х годах нас с Ивановым разнесло в разные стороны. Ни он, ни я не пытались связаться друг с другом. Жил он тогда в Ленинграде на улице Марата, в доме № 9 и в квартире № 3. Живет ли он там сейчас, я об этом не ведаю.
Мое лечение проходило в Пермском госпитале, из которого я вышел инвалидом Отечественной войны II-й группы. Через полгода после этого мне дали третью группу инвалидности. Делать было нечего, и я пошел устраиваться на работу в Министерство торгового флота, но меня туда не приняли. Пришлось идти трудиться на склад. За участие в войне я был награжден медалями «За отвагу», «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Из личного архива Ильи Вершинина
Замиховский Григорий Ефимович
Григорий Ефимович, Вы один из немногих уцелевших защитников Севастополя. Сейчас уже почти никого не осталось из тех, кто бы мог поведать о трагедии и героизме защитников города. Я понимаю, что вспоминать о севастопольских боях очень больно и тяжело… И тем не менее… Расскажите, что сочтете нужным…
Давайте попробуем…
Как Вы попали на флот? Как для Вас началась война?
Родился я в 1920 году в Одессе. После школы-десятилетки поступил в медицинский институт, но знаменитый «ворошиловский» приказ прервал мою учебу. В 1939 году меня призвали на флот и отправили в учебный отряд на курсы радистов. На флот отбирали с образованием не менее восьми классов рослых и здоровых
