На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина
Ко времени наших гастролей Марсо снимал театр «Ренессанс» на Больших бульварах. Спектакль «400 превращений Марселя Марсо» шел уже порядочное время и не собрал много зрителей, некоторые кресла пустовали. Мим был в ударе и изумил всех своим искусством. По окончании спектакля он вышел к нам в гриме, шутил, показывал пантомимы, предназначенные для друзей. В нашу честь появилось шампанское, Марсо дарил автографы, с гордостью показывал свои живописные работы, выставленные тут же, в фойе театра. Перед нашими удивленными взорами предстали картины, исполненные своеобразия и оригинальности.
«Марсель недурно фехтует, – открыл мне еще один «секрет» французский публицист, театральный критик и драматург, директор парижского артистического агентства Жорж Сориа. – Живи он во времена д'Артаньяна, гасконцу пришлось бы нелегко. Да, да, не смейтесь. Он вызывал на поединок многих спортивных знаменитостей, но те под разными предлогами отказывались». Я спросила Марсо, почему возникла необходимость взяться за шпагу. «Фехтование развивает нужную мне реакцию, – ответил он, – резкость, ощущение пространства. В юности я играл в футбол, увлекался легкой атлетикой и кое в чем преуспел. Вообще, спорт мне в жизни многое дал, и в первую очередь он развил чувство искренности: в командной, коллективной игре фальшивить, прятаться за спины других нельзя… Это качество необходимо всякому художнику, не так ли?»
На одном из наших представлений за кулисы пришел известный французский артист Жан Ришар, пригласил познакомиться с его детищем – детским городком развлечений по типу Диснеевского парка, устроенным на песчаных землях в пятидесяти километрах от Парижа.
Ришар встретил нас с группой всадников в ковбойских костюмах с пистолетами и лассо. Нам показали детский поезд, несущийся по песчаной пустыне мимо вигвамов и индейцев, мимо дерева, на котором висела фотография бандита (самого Ришара) с перевязанным глазом. На ней была надпись: «10 000 франков за поимку Билла Одноглазого». Вскоре произошла игра в ограбление, разбойники на лошадях догоняли поезд, стреляли, врывались в купе, обыскивали… Да, игры отражают то, что есть в реальной жизни Запада. И как тут не задуматься о все растущей преступности в странах капитала…
В эту же поездку на приеме в советском посольстве я познакомилась с Морисом Торезом. Он подошел ко мне, представил свою жену.
– Знаете, что вы сделали? – спросил Торез. II сам ответил: – Вы сломали представления, которые складывались здесь десятилетиями. Вы, певцы и танцоры, показали нового человека новой России – свободного, раскованного, духовно богатого. Это прекрасная работа, это настоящая партийная пропаганда!
Я испытала удовлетворение от слов Генерального секретаря Коммунистической партии Франции, особенно от последней фразы. Уж кто-кто, а он знал, что такое партийная пропаганда, зовущая к борьбе за мир между народами, за социальное и политическое освобождение, против буржуазной идеологии, антикоммунизма и антисоветизма. Как раз состоялся 17-й съезд Французской компартии, и проблемы международного сотрудничества были на нем в центре внимания.
Обнаружила я и неплохую осведомленность Тореза в вопросах литературы и искусства. Он отдавал должное международным конгрессам писателей в защиту культуры и ее ценностей, проходившим еще перед второй мировой войной, и считал, что подобные мероприятия сыграли бы определенную положительную роль и в настоящее время. «Во всяком случае, – заметил он, – польза от них была бы существенной».
Торез дал высокую оценку творчеству прогрессивных писателей Л. Арагона, Л. Муссинака, А. Мальро, А. Стиля. «Прочтите эти книги, – советовал он, – и вы поймете и полюбите Францию всем сердцем. С каким теплом описаны подлинные властелины земли – люди-труженики, простые рабочие и крестьяне. Вы узнаете истинную цену этих парней, среди которых немало участников движения
Сопротивления, выявившего решающую роль рабочих, коммунистов Франции в завоевании национальной независимости». О героях книг Морис Торез рассказывал, как о друзьях, которые ему близки и дороги. Когда же заговорил о проблемах современной музыки, песни, у него появились беспокойство и озабоченность, лицо сделалось сосредоточенным.
Волновался лидер французских коммунистов не зря. В это время во Франции, как и в некоторых других странах Западной Европы, распространилась мода на твист, и многие джазы стали специализироваться на нем сверх всякой меры. «Джазовый бум» привел к гибели симфонические оркестры и ансамбли весьма высокого профессионального уровня, а оставшиеся в «живых» переживали такие трудности, что музыканты в любой день рисковали оказаться без работы. Кризис охватил и легкую музыку. Распустили своп оркестры такие известные эстрадные дирижеры, как Филипп Брэн, Жак Эльян, Рэй Вентура и ряд других. Алике Комбел, считавшийся лучшим саксофонистом Европы, отдавший профессии 35 лет жизни, вынужден был покинуть сцену. Потерявшие работу музыканты огромными толпами собирались по пятницам вечером на площади Пигаль, организуя своего рода биржу труда.
– Виртуозы стали не нужны, – сокрушался Торез. – Нынче в моде магнитофоны и невежды, убивающие музыку. Дергание на сцене и бормотание в микрофон затмили настоящее искусство. «Твистсры» и всякого рода псевдо-музыкапты теснят подлинных исполнителей эстрадной и классической музыки. Молодые парни с пустым взглядом, нечесаной гривой волос и напыщенно-циничным видом имеют больше шансов завоевать известность, нежели молодые люди, окончившие с отличием консерватории! Коммерсанты от зрелищ избегают профессиональных музыкантов, они занимаются убожествами и бездарями, умеющими лишь бренчать на гитаре, извлекая из нее один и тот же часто повторяемый звук. Дилетантство губит музыку. Но и это еще не все. Вопрос стоит шире, он касается влияния жанра на широкую публику, воспитания ее средствами музыки, и нам не безразлично, какое место займет она в общечеловеческом масштабе. Попросите юного ученика любой парижской школы назвать вам десять имен музыкантов-классиков. Уверяю вас, пи от одного из них вы не получите ни тотчас, ни через день исчерпывающего ответа.
Торез обладал эрудицией, глубоким знанием того, о чем шла речь. У него был отличный слух, и он прекрасно чувствовал каждый полутон. В этот вечер я услышала в его исполнении «Четыре песни страдающей Франции» Орика, несколько народных французских напевов. Знал Торез немало и русских песен, пел их с удовольствием. После того как мы вместе исполнили «Катюшу», сказал, что собирается к нам на отдых – в Крым. Я очень обрадовалась – вскоре и мне предстояли гастроли в Ялте. Договорились встретиться, чтобы спеть у моря русские и французские песни.
Увы! Еще раз я увидела его, стоя в почетном карауле у гроба. Он умер на корабле по пути в Советский Союз; его могила на кладбище Пер-Лашез не
