На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина
Остались в памяти также и судостроительные верфи
Ростока, и паутина железных дорог Магдебурга, и асимметрия построек старого Галле…
Восьмидесятые годы, как мне показалось, проходят под знаком успехов молодежи. Это подтвердили встречи с металлургами Эйзенхюттенштадта, строителями Берлина и студентами университета имени Гумбольдта, станкостроителями Карл-Маркс-Штадта и участниками творческих дискуссий на молодежных форумах… «Хочешь многого достичь, много знай, хочешь много знать, много читай». Этому девизу следуют тысячи и тысячи молодых жителей ГДР. 32 тысячи государственных библиотек в стране – подлинный кладезь знаний для молодежи. И подавляющее большинство их читателей – девять из десяти – молодые люди в возрасте до 25 лет. Молодежь организованна, развита, доброжелательна, умеет и любит работать. Трудится дружно, вдохновенно, что называется, с огоньком и задором юности. И понимает, что тесное сотрудничество наших стран, целеустремленное объединение усилий поможет успешно взять новые высокие рубежи.
В Париже
Неутомимый Бруно Кокатрикс, один из крупнейших импресарио Европы, кавалер ордена Почетного легиона, хозяин театра «Олимпия», решил преподнести парижанам сюрприз – гастроли первой советской эстрадной труппы. Это было в начале 60-х годов. «Русские сезоны» в Париже до той поры связывались с именем Дягилева, Павловой, Нижинского, затем наших замечательных музыкантов, артистов балета, танцоров ансамбля Моисеева, «Березки»… И вдруг в той самой «Олимпии», где пели Эдит Пиаф и Шарль Азнавур, Шейла Боссе и Шарль Трене, где само участие в концерте является для любого артиста путевкой в большое искусство, – советский мюзик-холл! Не все верили в наш успех: мол, взялись пе за свое дело, мюзик-холл – искусство западное, а вы в этом деле новички и т. д. Буржуазные газеты откровенно иронизировали над нами, и, предвещая неизбежный провал гастролей, едко называли нашу труппу «мужик-холл». Что ж, будь что будет – поехали на репетицию в знаменитый зал, расположенный на Больших бульварах недалеко от Гранд-Опера. Я была несколько разочарована: снаружи «Олимпия» выглядела обшарпанной, а внутри напоминала гигантский сарай. Сказала об этом Кокатриксу.
– Ну знаете, сударыня, – ответил он мне, – вы очень придирчивы. Подумайте сами, зачем мне тратить деньги на обивку кресел? Украшают не они – люди. Когда увидите до отказа заполненный зал, вы поймете, что о лучшем окружении мечтать нельзя. «Олимпия» только тогда, как вы говорите, напоминает сарай, когда она пуста. С публикой же получается естественная драпировка. А какая превосходная акустика, сцена.
В последнем Бруно оказался прав – и сцена оборудована новейшими средствами звуко- и светотехники, и акустика действительно великолепна.
Технический персонал встретил нас настороженно, ритм репетиции был чрезвычайно напряженный. Каждый номер выверялся едва ли не по хронометру.
В общем, волнений было немало. Но мы видели одно: несмотря па скептические пророчества, интерес к нам – небывалый. И далекий, к счастью, от того буйства зрителей, о котором вскоре написали газеты. Когда на следующий день после первого нашего свободного от выступлений вечера мы пришли в «Олимпию», нас поразил вид зрительного зала: стекла перебиты, стулья сломаны, пол в каких-то трещинах…
– Что здесь произошло? – спросила я у рабочего из ремонтной бригады.
– Литтл Ричард выступал.
Появление в «Олимпии» американского «короля» рок-н-ролла было встречено молодежью, заполнившей зал, исступленным топотом и свистом. А когда «король» в порыве экстаза сорвал с себя рубашку и бросил ее в зал, к ней устремились сотни юнцов и девиц. Началось побоище. В ход пошли стулья. Толпа бросилась на сцену. Подоспевшие полицейские едва справились с разбушевавшейся публикой. В итоге – много раненых и погром в театре.
– К счастью, – сказал Кокатрикс, – такое случается нечасто.
Первые наши концерты… Кто бы мог подумать, что с самого начала будут бисировать многие номера программы. Аплодисменты, скандирования, корзины цветов. Признаться, не ожидали такого приема. По-настоящему поверили в успех, когда за кулисы пришел всемирно известный мим Марсель Марсо. Под впечатлением увиденного он написал статью о советском мюзик-холле: «Это посланцы России – страны высокой культуры, высокого интеллекта, страны настоящего и будущего…»
Он приходил к нам еще раз – слушал песни, с похвалой отзывался о наших балеринах и солистах. «Когда зрители идут на ваши представления, – говорил артист, – они не думают о программе. Они приходят, чтобы немного побыть в России…»
Марсель Марсо сказал, что нигде не слышал таких голосов, как в России, и сделал мне комплимент: «Эдит Пиаф пела душой. Не буду сравнивать ваши голоса… по в вашей душе много отзвуков Пиаф…»
Ученик Чарли Чаплина, Бастера Китона и Шарля Пюлена знал толк в искусстве. «Оно, – говорил Марсо, – должно нести людям прежде всего мысли, а уж потом все остальное».
Марсо дебютировал на сцене «Театр де Пош», создав образ Бипа, наследника Пьерро из французского народного театра. Через некоторое время он основал труппу пантомимы, которая за первые три года существования поставила более 20 спектаклей – «Шинель» по Гоголю, «Париж смеется, Париж плачет», «Пьерро с Монмартра», «Маленький цирк» и другие. Актеры труппы довольно скоро добивались известности. Жиль Сегаль, Сабина Лодс, Жак Фаббри, Раймонд Девос, Николь Круасиль, Фак Феррьере, Пьер Верри… Любого из них можно отнести к разряду незаурядных артистов. Правда, вскоре труппа распалась.
– Мы не имели финансовой поддержки, – объяснял Марсо, – тех субсидий от общества, которые нужны были, как воздух. А начали неплохо, обосновавшись в 1956 году в «Театр де л'Амбигю». Ставили мимические драмы по пьесам известных драматургов. Музыкальное оформление осуществляли талантливые композиторы и музыканты – Жозеф Косма, Жан Винер. В нашем театре обрел свой стиль и снискал славу художник-декоратор Жак Ноэль. Творческие замыслы росли стремительно, мы могли давать представления ежедневно, но, увы, денег не было и не предвиделось. И мне, как, впрочем, и остальным актерам, пришлось пробиваться в одиночку. Теперь я побывал в 65 странах, в некоторых из них образовались свои труппы пантомимы. Приятно, когда твоим искусством интересуются серьезно, изучают жанр с любовью.
Великий мим хотел бы говорить о своем времепи так, как это делали любимые им Пикассо, Гойя, Чаплин, Гоголь. «Шинель» и «Нос» Гоголя, считал Марсель Марсо, две чудесные темы для пантомимы.
– Гоголь был чрезвычайно прозорливый писатель, – говорил он, – его произведения глубоко философичны, п меня постоянно занимают гоголевские персонажи. Почему? Потому что, как очень верно сказал когда-то Достоевский, «все мы вышли из гоголевской «Шинели». Гоголь обладает неувядаемой способностью удивлять нас. В сатирической литературе от Сервантеса и Рабле до Свифта и Стерна он стоит на особом месте. Его видение мира не похоже
