Вне закона. Мемуары - Сажи Зайндиновна Умалатова
- Ну почему те, кто имел все блага от партии, так ее теперь поносят? Не могу понять этого.
Тут Кодин разошелся по полной программе:
- Я вас знаю! Я все про вас знаю! Я про всех все знаю! Я очень осведомленный человек!
- Ваши слова звучат угрожающе! - заметил Томаровский.
Участвовать в перепалке с партийным функционером, да еще не совсем уравновешенным, я сочла ниже своего достоинства:
- Ради Бога, извините меня за то, что я с вами заговорила, разговор окончен.
Шло время, но из головы не выходила эта странная история. И вдруг в памяти всплыла картина: декабрь 1987 года, перестройка, заседание бюро, документы контрольно-ревизионной комиссии, Шаповаленко... Я выяснила, что именно в тот перестроечный период Кодин и занимал должность заместителя председателя той самой комиссии. Именно ее решение о восстановлении преступника Шаповаленко в партии и объявлении ему всего лишь выговора, должно быть, принималось на бюро обкома партии! Понятно теперь, почему при виде меня этот человек так гремел: я же провалила их коррупционное решение. И еще один эпизод из этой истории. На передаче у Малахова «Прямой эфир» ко мне подошел человек и представился Евгением Черноусовым. Улыбаясь, шутливо грозя пальцем, произнес:
- А ведь вы моя должница. Мне пришлось ехать из Москвы в Грозный, чтобы найти вашу машину. В то время я работал в МВД СССР.
... Не думала я, что снова стану депутатом. Но коллектив завода «Красный молот» в очередной раз выдвинул меня кандидатом в народные депутаты СССР. Неожиданно и компартия меня выдвинула. Когда на заседании бюро Чечено-Ингушского обкома первый секретарь Владимир Фатеев спросил, какие ко мне будут вопросы, первый секретарь Грозненского горкома партии, честнейший человек и коммунист, Виталий Куценко сказал:
- Утвердить! Сажи единственный человек, который имеет столько заслуг и регалий, на которого не было ни одной жалобы ни от коллектива, ни от избирателей. Голосую двумя руками!
Горькой сложилась судьба этого удивительного человека, Виталия Куценко, который был образцом кристальной честности и чистоты. Когда началась смута 90-х годов и в стране стали свергать руководителей разного уровня, трагически оборвалась и его жизнь. Летом 1991 года в Доме политпросвещения города Грозного проходило совещание республиканского актива с участием депутатов, представителей всех общественных организаций, в том числе и религиозных. По рассказам очевидцев, после перерыва в зал влетели вооруженные боевики во главе с народным депутатом РСФСР Асламбеком Аслахановым, Бурбулисом и другими московскими депутатами.
Началась вакханалия запугивания, а потом и избиение непокорных. Побоище закончилось тем, что московские посланцы потребовали от депутатов сложить полномочия и от Завгаева - отречься от власти.
Виталия Куценко выбросили из окна третьего этажа, и он погиб. Очевидцы утверждали, что его толкнул небезызвестный Юсуп Сасламбеков, человек суголовным прошлым. Не думаю, что это случайность: была устроена настоящая охота за честными порядочными людьми. Но месть судьбы не заставила себя ждать: Сасламбекова вскоре убили в Москве...
После утверждения моей кандидатуры на республиканском уровне следующим этапом были выборы, которые проводились в ЦК партии. Я поехала в Москву. В ходе тайного голосования против меня не было подано ни одного голоса.
Услышав итоговое: «Умалатова. Против нет. Единогласно», я почувствовала себя окрыленной. Тем более что даже сам генсек получил несколько голосов против своей кандидатуры.
С этого дня в Советском Союзе стало 2 250 народных депутатов вместо 1 500 прежних. Так Горбачев создал огромную, неповоротливую машину - Съезд народных депутатов СССР. В число этих добавленных 750 депутатов вошли представители профсоюзов, коммунистов, инвалидов, филателистов, женских советов... Они были разбиты по-казачьи - на сотни. Идея в основе своей вроде бы была неплоха: получалось, что Верховный Совет представляет отныне все слои общества, а значит, стал якобы более демократичным. Но истинная причина содеянного открылась мне чуть позже. Генсеку нужна была разношерстная, неуправляемая публика, включая шизофреников в Верховном Совете, чтобы протаскивать нужные ему решения. Конечно же, новые люди, одним махом попавшие в высший законодательный орган огромной страны, будут без раздумий, с радостью принимать все его предложения. Расчет был точный - генсек не ошибся.
То был 1989 год. Страшное время. Страшное своими талонами, «мыльными», «сигаретными», «сахарными» очередями, межнациональными конфликтами. Люди пытались найти виновника бедственного положения: пустых прилавков, жуткого дефицита, дикой талонной системы - и, не умея ориентироваться в хитросплетениях политики, видели источник бед в лице своих же соотечественников. Среди любого народа всегда можно найти экстремистов и провокаторов, готовых к разжиганию тлеющих углей недовольства. Но рядовые граждане тогда и представить себе не могли, что все эти события не были спонтанными, что они готовились и разрабатывались на самом верху, в Москве.
Киргизия, Азербайджан, Армения, Таджикистан, Нагорный Карабах, Сумгаит, Прибалтика, Грузия, Молдавия. Горячие точки возникали то в одном, то в другом месте. Началась неуправляемая миграция по всему Союзу. Нарастала напряженность между Ингушетией и Осетией. Чечню готовили заявить о себе в полный голос. Юг России мог стать локомотивом гражданской войны. Средняя Азия, казалось, наблюдала за процессами, но и не чуралась экстремистских настроений. Народ с тревогой и надеждой ловил каждое слово Кремля, но ничего здравого не слышал. Власть, словно в насмешку, жила своей автономной жизнью, вне реальности. И думала о чем угодно, только не о собственной стране и не о народе.
Я часто думаю, что если бы мы родились в одно время с Пушкиным, Радищевым, Волконским, Пестелем, Достоевским, то в трудные минуты истории нашей Родины непременно были бы все вместе. И как много могли бы сделать для Родины! Эти великие люди, будучи самодостаточными, искренне любили Россию, любили ее народ, эта любовь была смыслом их жизни, сутью их личности. Они не цеплялись ни за должности, ни за богатство. Они просто не могли быть счастливы, когда несчастлив их народ.
Но кто я перед этими великими людьми? Не смею ставить себя в один ряд. Но, как и они, задыхаюсь от несправедливости, как и они, задаюсь вопросами: «Почему в России люди, которые становились на защиту государственности, были гонимы? Почему в России с потрясающей жестокостью и цинизмом из века в век уничтожаются цвет и гордость страны?»
Наш телефон в Грозном все молчал. Как-то печально и даже виновато. Это было очень странно, непривычно и тревожно. А всякий раз, когда надо мной сгущались тучи, я хватала дочь и либо увозила к родителям в Г розный, либо прятала у знакомых в Москве.
