Товарищество на вере. Памяти Инны Натановны Соловьевой - Анатолий Смелянский
Толечка, мне ужасно тебя не хватает в эти мои предсмертные часы – это патетически звучит, но это на самом деле так. Мне тебя не хватает, я люблю тебя, как и люблю нашу общую работу. Мне в этой работе было всегда прекрасно. Обнимаю и прошу прощения за этот мой нынешний срыв.
Д. Крымов с И. Соловьевой. Фото из личного архива Д. Крымова
14 июня 2021
Москва
Дорогой Толя, ну вот, Настя только что устроилась передо мною со всей необходимой ей аппаратурой, так что я могу попробовать рассказать тебе все. Было бы что рассказывать… С чего же начать? Давай начнем с конца, т. е. с той самой минуты, когда я тебе диктую. Минут тридцать тому назад на ее месте сидел Дима Крымов, он привез мне предмет, который оказался в Москве сегодня одним из наиболее востребованных. Это вентилятор. Жара стоит совершенно несусветная, дышать нечем. Сказать, чтобы вентилятор очень уж способствует возможности дышать, я бы не рискнула. Но Диме огромное спасибо. Он объездил все московские магазины, нигде нет, и в итоге ему одолжили для меня вентилятор в театре Райхельгауза. Вышло так, что, видимо, как тебе, так и мне самые хорошие и самые добрые впечатления доставило существование Димы Крымова…
Книжка Диминых режиссерских экземпляров с его прекрасным предуведомлением, поясняющим характер рукописей, была расхватана, благо цену не заломили, все 50 томиков, предложенных публике, разошлись. Надеюсь, что тебе кто-то догадался приобрести. Дима мне принес экземпляр еще вчера. В его вступительной статье как довольно большой кусок вошла запись моего с ним телефонного разговора, текст, по-моему, получился. Мне очень интересно, что ты скажешь и о книжке в целом, и предуведомлении от автора, и о заключительной статье Дины Годер, и само собой разумеется, мне любопытно, как ты воспримешь мое участие в этом издании. Завтра же Дима вместе с Инной (женой Д. Крымова) поедут за границу, кажется, во Францию, отъезд связан то ли с необходимостью продолжить лечение, то ли просто с возможностью отдохнуть.
Дима после спектакля «Дон Жуан» имеет огромный успех. Утром он, слегка хихикая, рассказал мне о полученных им предложениях «ставить, что выберу» от пяти разных театров. Театров действительно очень разных. Вероятно, он был бы очень заинтересован и в твоем совете. Я же давать совет не рискнула. Пусть хоть немножко приглядится к тем, кто сватается. «Гарна дивчина, что засватана». Вот он у нас именно такая гарная дивчина. Как единственный мой совет я посоветовала ему припомнить, как в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» царевна отвечает сватающимся к ней семерым: «…Всех я вас люблю сердечно, для меня вы все равны, все удалы, все умны… Но другому я навечно отдана. Мне всех милей королевич Елисей…» Королевича Елисея Дима не назвал. Кажется, и не имеет в виду такового. Очень у него интересные отдельные собственные задумки, его, Димины, задумки. Например, свести воедино в одном зрелище русские народные сказки о поисках счастья и прозу Платонова. Тем более что Платонов квартиру имел как раз рядом с тем домом, где играли премьеру «Костика», с этим самым зданием бывшего Камерного театра. К слову сказать, у меня был случай навестить Платонова в этой его квартире, он через меня пересылал моему отцу возвращенный им долг. Оказалось, какую-то сумму был ему должен. Одно из тех впечатлений, которые были довольно сильны. Вроде как впечатления от Сахарова, которого я видела, зайдя более или менее случайно к Саше Галичу. В писательский дом у метро Аэропорт. Такое же сильное впечатление. Интересно, откуда берутся вот эти резкие токи от людей, которые ничего тебе не сказали, ничем не заняли твоего внимания, подобно тому, как и ты не занял их внимание. А вот забыть невозможно. Носишь как шрам. Или, если хочешь, как корону. Скорее все-таки как шрам. Меня страшно растрогал Дима.
Ты вряд ли поймешь, вряд ли поверишь, как сильно я страдаю от своей инвалидности. От вполне постыдного существования, когда ты сама ничего не можешь. Одиночество, соединенное с беспомощностью, ужасно. Все время кого-то на помощь приходится звать. Вот сейчас мне совестно, что злоупотребляю временем и умением Насти. Ничего в моей жизни нет, кроме разнообразных болей.
Моим постоянным присловьем стало описание моей болезни: полиартрита. Знаю до сотни людей, страдавших от этой болезни. Действие продолжается бессмысленно, некрасиво, всем надоела, всех замучила. Ну, садимся обратно и ждем, что же там еще будет.
Но я собиралась рассказывать о том, что что-то происходило. Ну да, что-то происходило. Во-первых, мне вспоминается, как я однажды хотела озаботить Лёлика [Табакова] своими волнениями насчет моих предстоящих похорон. У Лёлика была в ответ чудная интонация, которой он меня прерывал, находя разговор пустым: Инка!
А дальше будет абзац, который, наверное, не надо диктовать. Это будет перечень нежных и жалобных слов. Разнообразные признания все в той же любви, однообразные расписки в том, что я помню и ценю все радости наших совместных трудов. Ценю удачу, выпавшую мне столько лет сотрудничать с тобою, ну и т. д. и т. п. Дальше ты знаешь сам… Я желаю всяческих удач той земле, по которой ты ходишь. Большое счастье, что для тебя не труден этот круг, сколько в нем километров. И не буду перебивать свою фразу, что примерно 10 метров от моей постели до моего стола это 10 метров мужественного преодоления полного нежелания, да и полной невозможности ходить. Но очень не хочется есть в кровати. <…> В общем, я, несомненно, очень противная старуха, но, если вы мне покажете старуху, которая в моем положении не так противна, я постараюсь с нее брать пример. А пока мне ужасно жалко, что Димка сегодня уедет. Хотя бы хорошо, что можно поехать во Францию, хорошо, что рядом с Бостоном такие прекрасные места, хорошо, что Лондон, где обретается Аркадий, город превосходнейший. В общем и воистину, слава Богу. Пусть и дальше хранит все добрые места и всех хороших людей. Толечка, припомни,
