Товарищество на вере. Памяти Инны Натановны Соловьевой - Анатолий Смелянский
Толечка, это надо издать. Со ссылкой, что неразборчивость почерка очень преувеличена. Тем более что большая часть до нас дошла уже в перепечатанном Ольгой Сергеевной [Бокшанской][29]. А Ольга Сергеевна читала руку своего свекра превосходно. Да и у меня довольно много переписано. Может быть, уместно будет потом вспомнить про дружбу Олега Николаевича с внуком Василия Васильевича[30].
Толечка, замечательный театр, он же праведная земля, он же террариум единомышленников, он же утопия. <…>
В связи с И. Судаковым предлагаю выслушать обе стороны. Впрочем, есть и третья, и четвертая, и пятая стороны. В общем, начинаем серию, поскольку и ты и я остались в живых. Что же нам теперь делать, будем работать. Не оставлять же столько хорошего в замыслах.
Целую, люблю, благодарю бесконечно. Хочу видеть, хочу исходить в благодарностях, пусть все идет правильно.
Твоя И. Н.
21.09.2019
Москва
Толя, дорогой!
У меня три дня праздника после трех дней волнений и огорчений. Я убивалась, потому что мой старый телевизор – как все его ровесники – трансляций не принимает. И мой племянник Алеша напрасно покупал к нему приставку: после двух часов возни с нею все равно ничего не было видно. Но я недооценивала, как наш народ сметлив: некто Мила, подменяющая мою патронажную сестру, в свои 69 лет вполне сдружилась с интернетом, и вот я с утра с 17 сентября по нынешнее утро включительно видела все-все и сверх всего[31].
Итак: Толя, по-моему, это прекрасно. Прекрасно тем, как все естественно, как все подготовлено долгой, хорошо сложившейся жизнью человека, органически содержательного и одаренного интересом встречным и поперечным. Этот человек к тому же разборчив и с годами все более вслушивается не только в контакты фактов искусства, но и в странную нашу жизнь, как она выражается в личностях. Спасибо Миле, она дала мне просмотреть и знакомые мне ранее «Силуэты»[32]. Силуэты показались мне на этот раз занимательнейшим образом между собой сплетенные в своих различиях. Мне кажется, что они связаны друг с другом, как друг с другом связаны двенадцать фигур на часовой башне в средневековом городе. Когда бьет полночь, проходят все 12 фигур. Смерть их провожает. Из тех, кто прошли силуэтами сегодня, многие, ну, не многие, но все же живы. Из трех фигур нынешнего цикла, слава Богу, Кочергин и Бархин не отбыли. Дело не в месте нынешнего пребывания, а в путях, в мотивах времени, в красоте башни. А также в шуме города и листвы близ часовой башни.
Это рассказы о театре, существующем в «зимней стране» с ее звуками, которые (см. из Барона Мюнхгаузена) «в лютые морозы замерзают, а потом оттаивают». И вылетев из рожков, наполняют собой пространство. Рожков несколько? Их сотни, если не больше…
Толя, мы очень многих встречали. В твоих нынешних собеседниках звуки, слава Богу, не замерзали. Это, скорее всего, счастливая случайность.
Зимняя страна. Как в ней жить?
Притворяется глухонемым мальчик Кочергин. Гардероб масок, одежд, гримов, имиджей, интонаций – как способ сохранить себя. Увлекателен и увлекает в своей небездоходной игре Сергей Бархин. Замечательный народный тип, превращаемый в социальную маску, – Михаил Ульянов. Между прочим, я только недавно поняла, что слова «народ» и «нация» – это взаимные кальки. Оба слова происходят от слова «род», «рождение», «род» лат. родовое, natalie.
Д. Боровский. Фото из личного архива А. Боровского
Вчера, на этом месте, у нас с Настей оборвалось, а я, оставшись наедине со своим текстом, начала его корежить. Сейчас попробую диктовать, что написалось заново. Меня странным образом более всего волнует чисто профессиональное: поразительный практический отказ критика, театроведа от письменного текста. Все переведено на какую-то прямую трансляцию душевного состояния участника разговора на двоих. Это более всего поражает в случае с Боровским. Это поразительно к тому же снято, я не знаю, кто диктовал и поведение камеры, и логику монтажа: все выходит как бы само собой. Выходит так, как выговаривается. Выходит так, как руками показывает нам что-то важнейшее в своей работе прекрасный Давид. Как работают его руки. Как одна старается помочь другой, иногда удерживая, иногда помогая договорить. Это просто сказка. Меня, после моих злосчастных опытов, волнует отказ от слова письменного. Хочу понять, откуда сила твоего присутствия, ведь по ходу действия (оно же – показ, интонация, жест, все что угодно, но ведь не рассказ). Что в кадре? В кадре все, т. е. именно то, что не выговариваемо словами, но тем не менее выговариваемое перед нами. Что человек чувствовал когда-то в момент творчества, как и в момент восприятия чьей-то мысли, это творчество однажды оценивающей… Ну вот, я с написанного, передиктовывая, снова путаюсь. Написанное мне мешает. Удаляет от того блаженно полного контакта с тем, что руками буквально на пальцах додумывает твой собеседник. Додумывает в твоем присутствии. Как и почему доходит твое присутствие, когда тебя в кадре нет…? Не знаю. Но доходит пленяюще. Какой-то совершенно новый вид творчества? Восприятие – это, конечно, творческий процесс. Посыл воспринятого это еще один процесс,
