Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
Итак, мы говорили с М. П. о религии. Она воодушевилась, объясняя мне, как надо понимать воскресение мертвых, но, с непривычки к таким толкованиям, они показались мне запутанными и темными. Для меня гораздо понятнее было старое, знакомое толкование Церкви, а не это – символическое, образное, – и не знаю какое. Но вот что мне стало ясно из ее разговоров: свободное религиозное движение есть и у нас, и в Европе, оно идет само собою, становится иногда независимо от Церкви (в обыкновенном разговорном смысле слова), Священное Писание изучается и истолковывается людьми, – иногда очень образованными, – истолковывается свободно. Стремясь к духу, эти люди, конечно, иначе смотрят на многие обрядности, доселе удерживаемые Церковью. Словом – как будто воскресло вновь то далекое время – первых веков христианства, о котором я так еще недавно читала в лекциях Гревса.
Удивителен ход истории! Время падения язычества ознаменовалось особенным настроением мыслящих умов и образованного общества: восточные культы получили необычайное развитие, чувствовалось какое-то особенное религиозное искание истины… А в наше время? Возьмем Париж, этот современный Рим. Там тоже развивается масса всевозможных культов, устраиваются всякие тайные общества и собрания. Недавно, в романе Гнедича «Ноша мира сего» (журн. «Неделя»), я прочла описание сборища поклонников какого-то культа, и меня глубоко возмутило зрелище циничных картин, которыми сопровождалось своеобразное «служение»; читала я также о книге Гюисманса «Lá-bas»[120] и убедилась, что очень многие черты жизни современного Парижа напоминают нам Рим перед падением язычества. Здесь же, в Петербурге, живет около 200 человек буддистов, и Горемыкин разрешил выстроить буддистскую молельню…
Появившееся христианство озарило умы только блеском и, по виду, – победило Древний мир. Но едва оно стало государственной религией – оно начало падать… Высокая идея братской любви и единения, воодушевлявшая первых христиан, – исчезла, религия была признана государством как известное мировоззрение, объединявшее подданных, склонявшее их к повиновению, освященному религией. Это было выгодно для государства, но не для религии.
Прошли века… На Востоке медленно и постепенно, рядом политических систем русских правителей создавалось православие, но у нас не было такой борьбы между духовною и светскою властью, как на Западе, чему немало способствовало, по моему убеждению, бесправное состояние и убогий склад жизни нашего духовенства. Религия, раз приспособленная к государству, не могла уже развиваться свободно, мало того – государственные тенденции заразительно действовали на духовенство, которое, в свою очередь, старалось приспособить ее к своим личным целям, и в конце концов ему удалось-таки создать католицизм, и государству пришлось бороться с этой государственной системой. Philosophia est ancilla theologiae[121], – твердили схоласты, служители же Церкви на деле доказывали, что эта «госпожа» есть, в свою очередь, и служанка их политики. Протестантство возникло как протест против этой искаженной религии, но и оно в самом себе носило зачатки ее искажения.
И такая «христианская религия» в течение столетий распространялась по всему миру. В конце концов – правдивый суд истории признал ее несостоятельность, и с развитием сознательности в массах – она всюду рушится, несмотря на отчаянные усилия правительств поддерживать ее. На Западе – Франция революцией отвоевала себе свободу совести; у нас, к несчастью, эта несвобода при современном умственном уровне интеллигенции ведет только к нравственному разврату, к развитию привычки лицемерить, и – что всего опасней – к равнодушию общества по отношению к этой привычке: лгут сначала бессознательно, потом лгут сознательно по отношению к религии, и, привыкнув кривить душою в этом отношении, интеллигент кривит и по отношению к обществу и государству. Крича на студенческой скамье либеральные речи, – они потом становятся самыми мирными гражданами.
Если проследить весь ход христианской религии, то окажется, что ей приносит вред непосредственное ее огосударствление, если можно так выразиться: она не может быть без искажения учреждением государственным, и в то же время, не будучи зависимой от государства, – она настолько же разрушительна для устоев современного государства, как оказалась разрушительной для Римской империи. Как же выйти из этого конфликта? Системы религии чрезвычайно удобны для современного государства; христианская религия разрушает его устои. В каких же отношениях должны находиться между собою государство и религия? «Это дело личной совести каждого», – говорят спокойно все те, которые не задумываются глубже. Да, если религия формальна – то нечего заботиться. Но… если суждено когда-нибудь воскреснуть первым дням христианства – то государство не может так спокойно отнестись к этому «делу личной совести каждого»…
27 октября
Читая о спорах западников и славянофилов – в наше время невольно поражаешься узостью их исторического горизонта. Теперь даже как-то странно вообразить, что было же время, когда возможны были такие партии. Отрицание всей истории Западной Европы со стороны славянофилов, отрицательное отношение к русской истории со стороны западников – это ли не односторонность, это ли не узость мысли?! А между тем – на эти два лагеря разбился цвет тогдашней интеллигенции!
Только изучение истории помогает нам расширить свои воззрения на русский народ; только с развитием исторической науки стали невозможны такие крайности, – до того невозможны, что даже мысль о них – смешна.
В наше время, соответственно увлечению политической экономией, – выступили марксисты и народники. В их спорах повторяется вновь то же отношение, как и в спорах славянофила с западником: взаимное отрицание и неумеренный восторг перед своими идеалами, преклонение перед их реальным осуществлением… Народник – готов молиться на общину, марксист – на фабрику. Марксисты победоносно указывают на З. Европу; народники с ужасом от нее отрицаются. И опять-таки – ни те, ни другие не правы.
История покажет нам, что и фабрики, и земледелие равно необходимы для России; а постепенное физическое вырождение народа при фабричных работах доказывает, как жесток идеал марксистов – обращение народной массы в рабочий пролетариат. Будем надеяться, что эта идея – зависимости духовного роста народа от его физического благосостояния – постепенно будет проникать в умы, – и тогда можно надеяться на появление законов, ограждающих
