Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
Где я найду теперь для жизни силы,
И как перенесу я иго смерти?!
Петербург, 22 сентября
Форстен начал снова читать лекции на нашем курсе (говорят, ему посоветовали не читать прошлый год по поводу одной истории), и нам пришлось сразу перескочить от феодализма к революции. О нем я слыхала самые симпатичные отзывы. Народу, разумеется, набралось масса. – «О, какая у меня большая аудитория! Никогда столько не бывало!» – воскликнул он, входя на кафедру. Раздался смех. Он как-то хлопнул себя по щеке, подперся рукою и, покачивая головой, совсем как женщина из простонародья, повел речь приблизительно следующего содержания: «Господа, я не буду вам говорить вступительной речи. К чему слова? А между тем чаще всего именно во вступительной речи вы услышите слова, слова и слова. Вспоминаю при этом ответ Гамлета Полонию: „Итак, вместо слов, перейдем прямо к делу“. Но так как сегодня состав моей аудитории не совсем обычный, то я и считаю нужным сначала сделать несколько указаний относительно теоретических взглядов на историю. Вы, конечно, знакомы с такими воззрениями, как экономический материализм…» – так началась вступительная лекция.
А на другой день Гревс читал свою вступительную лекцию. К сожалению, я не слыхала, что говорил он в прошлом году; кажется, о его речи писали в газетах, кто-то ложно истолковал его речь, о чем он и упомянул нынче, но все-таки, по обыкновению, он считал своим долгом обращаться к нам перед началом года с приветственною речью.
На этот раз темою ее было человечество и его назначение – прогресс, и его основной фактор – любовь к истине. В прогрессе замечается известная планомерность и быстрота, которая создает историю человеческих форм. Человек есть la problème finale, la grande cause de lois suprêmes[117], как говорит Ренан. Первенствующее значение мысли в ходе прогресса: быстрота его в области науки, где мысль свободна, и медленность его в общественной жизни, где мысль более стеснена; успех прогресса зависит от проникновения в среду общества сознательности. Объединяющая работа знаний в развитии духа, Слова Божия: прогресс зависит от накопления знаний, их направления и ширины круга, в котором они вращаются. Сознательность ничтожна при непрерывном прогрессировании; она не устранит страдания, но даст власть над ощущениями. Сознание дает дорогу прогрессу, и власти его не будет конца. Необходима общественная солидарность, идеалы же могут меняться, смотря по потребностям и движению. Таковы общие объективные данные программ… С этой точки зрения мы и будем заниматься практически: будем изучать путь, по которому шло сознание, и как оно побеждало препятствия – иначе говоря, будут выдвинуты из истории силы прогресса. Но тут возникает вопрос: вечна ли эволюция духа? Где разовьется сознание после жизни человечества? В других мирах? Критическая философия говорит, что нет; но если ответ когда-нибудь будет возможен, то откроется понимание жизни. Только в совершенствовании интеллектуальном – залог будущего; необходимо развитие личности, оно освобождает ее от рабства, среды. При условиях, в которых живет наша родина, – она нуждается в образованных людях, понявших строй мирового процесса и современного и умеющих формулировать свои обязанности. Нравственность должна теперь первенствовать… «В настоящее время нужны: жизнь для других и известный запас альтруистических эмоций; наше общество нуждается в таких интеллигентных личностях, как носящих элементы образованности и нравственности. Подрастающее поколение обязано это понимать. Юношеству недостает зрелости ума; развить в себе этот фактор – значит выработать в себе образованность. Юноша способен к умственному труду, к созиданию мировоззрения, любит абстрактные мысли и весь проникнут идеализацией. Умственный труд – есть общественное и нравственное призвание человечества вообще и юношества в частности. Только в юности мы имеем свободу отдаться умственному труду. В этот момент невольно приходят на память образы людей, отдавшихся умственному труду, – Ренан является воплощением духовного начала. Назову здесь его сочинение „L’avenir de la science“[118], в котором так ясно выражается громадная вера в науку, – эта книга является примером торжества духовного начала в жизни. Если даже юноша и не стремится посвятить себя науке, – он должен посвятить себя серьезному умственному труду. Научные занятия довершают развитие; в умственной серьезной и научной работе крепнет и зреет душа. Я желал бы, милостивые государыни, чтобы вас охватил и развился в вас le frisson de la vérité – благоговейный трепет перед истиной, к которой мы все должны стремиться. В заключение напомню вам речь Золя о значении труда, произнесенную им несколько лет назад в студенческой ассоциации в Париже: „на поприще труда приветствую и я вас, как будущих образованных деятелей общества“». По обыкновению, последние слова речи покрыты были аплодисментами.
Вспоминаю я речь его, сказанную три года назад, и что бы ни говорили, а эти вступительные лекции Гревса имеют огромное значение для вступающих на курсы. Услышать хоть раз такое объединяющее, так сказать, слово о значении науки в жизни – очень и очень важно на первых порах.
7 октября
Лекции Шахова отличаются удивительной живостью слога. Они увлекательно читаются помимо воли автора. Мастерскою рукою начерченные картины встают в воображении – и кажется, что вы мгновенно обозреваете всю кипучую умственную жизнь эпохи, смена миросозерцаний проносится у вас перед глазами – и вы невольно поражены живостью книги, и не читаете, а глотаете ее страницы… Шатобриан и реакция, Ламменэ, Ламартин, Беранже, Ж. Занд и целые плеяды блестящих литературных деятелей, прекрасно очерченных рукою талантливого историка литературы. Как много потеряла в нем наша наука! У Шахова – удивительное уменье обрисовывать историческое происхождение миросозерцания деятелей литературы и анализировать почву, на которую падали их идеи. К сожалению, некоторые характеристики отличаются краткостью и некоторые лекции – как бы поспешностью. Это, разумеется, объясняется ограниченным временем, которое он имел для своих лекций. Таковы, напр., лекции о Беранже.
Мастерской слог, уменье выражаться сжато, сильно и ясно, «в немногих словах сказать многое» – напоминают Lançona. Вместе с изучением французской литературы Шахов как бы усвоил себе и образцовый стиль ее лучших представителей. Он писал по-русски так же, как француз по-французски. О, если бы наши профессора могли позаимствовать у него хотя часть этого уменья излагать, – как бы выиграли наши лекции в интересе и содержательности! У Шахова нельзя выкинуть ни одной фразы; у большинства же наших профессоров лекции можно сократить вдвое, втрое – свободно, и рукою неопытного студента, и они только от этого выиграют.
11 октября
Получила письмо от Тани; все оно – сплошная жалоба измученного существа. «Удивительно складывается моя жизнь: я не знаю ни одной полосы из нее, которую я могла бы благословить,
