Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
– Граф позволяет ему все, чего он захочет, – сказала она мистеру Мордонту. – Потворствует всем его желаниям. Так почему бы не использовать это потворство во благо другим людям? Придется мне придумать, как это осуществить.
Миссис Эррол знала, что может положиться на доброе сердечко Седрика, и потому рассказала ему о бедах Эрлс-Корт. Не сомневаясь, что он заговорит о них с дедом, она надеялась, что из этого выйдет что-нибудь хорошее.
Ко всеобщему удивлению, так и произошло. Дело в том, что единственной силой, способной повлиять на решения графа, оказалась совершенная уверенность Седрика в нем – тот ничуть не сомневался, что его дедушка всегда проявляет благородство и щедрость. Граф не осмелился бы открыть ему, что у него нет никакой потребности быть щедрым, что он хочет все и всегда делать по-своему, и неважно, прав он или нет. Для него было столь непривычно, что на него смотрят с восхищением, как на образец благородства и благодетеля всего рода человеческого, что вовсе не хотелось, глядя в эти доверчивые карие глаза, говорить: «Я жестокий, эгоистичный старый негодяй; я ни разу за всю жизнь не совершил великодушного поступка, и мне нет никакого дела ни до Эрлс-Корт, ни до бедняков» – или что-нибудь подобное. На самом деле он настолько привязался к этому маленькому мальчику с шапкой золотых локонов, что идея время от времени вытворить что-нибудь доброе даже стала казаться ему приятной. Поэтому граф – пусть и продолжая посмеиваться над собой – после некоторых размышлений послал за Ньюиком и весьма обстоятельно обсудил с ним вопрос Эрлс-Корт, в результате решив снести тамошние убогие лачуги и построить вместо них новые дома.
– На этом настаивает лорд Фаунтлерой, – заявил он невозмутимо, – он считает, что это послужит имению на пользу. Можете сказать арендаторам, что это его идея. – И он опустил взгляд на маленького лорда, который, лежа на ковре у очага, играл с Дугалом. Огромный пес был неизменным спутником мальчика и сопровождал его почти повсюду, следуя за ним величественным шагом на пеших прогулках и чинной рысью – на верховых.
Конечно, все местные жители тут же услышали о предложенном проекте. Поначалу многие из них не поверили; но, когда в Эрлс-Корт явилось небольшое войско рабочих и принялось сносить причудливые покосившиеся хибары, люди начали понимать, что маленький лорд Фаунтлерой оказал им очередную услугу и что благодаря его простодушному вмешательству позорное пятно наконец окажется стерто с лица деревни. Знай он только, как о нем говорили, как восхваляли его повсюду, как пророчили ему в зрелости великие свершения – вот бы он удивился! Но Седрик об этом даже не подозревал. Он жил простой, счастливой детской жизнью: играл в парке, пытаясь угнаться за кроликами, которые разбегались от него по норкам, лежал в траве под деревьями или на ковре в библиотеке, читая чудесные книжки, обсуждал их с графом, а потом пересказывал матери; писал длинные письма Дику и мистеру Хоббсу, которые отвечали в свойственной каждому из них манере; катался верхом вместе с дедом или просто в сопровождении Уилкинса. Когда они проезжали рыночную площадь, люди оборачивались и глядели им вслед, и он замечал, как светлеют их лица, когда они поднимают шляпы. Но ему казалось: это все оттого, что с ним дедушка.
–Они так вас любят,– сказал он однажды графу, сияя улыбкой.– Смотрите, как все радуются, что вас увидели! Надеюсь, когда-нибудь они и меня так полюбят. Наверное, очень приятно, когда ты всем-всем нравишься. – Он даже немножко гордился оттого, что люди так восхищаются его дедушкой.
Пока возводились новые дома, мальчик и его дед частенько ездили вместе в Эрлс-Корт посмотреть на стройку, и Фаунтлероя всегда переполняло любопытство. Он спрыгивал с пони и шел знакомиться с рабочими, задавал вопросы о строительстве, о том, как кладут кирпич, рассказывал об Америке. После двух-трех подобных бесед он на обратном пути уже излагал графу подробности производства кирпичей.
– Мне всегда нравится узнавать такие вещи, – с серьезным видом объяснял Седрик, – потому что никогда не знаешь, как жизнь обернется.
Когда он уезжал, рабочие посмеивались между собой над его чудными наивными разговорами. Впрочем, он им нравился – и нравилось, когда он стоял с ними, сунув руки в кармашки, сдвинув шляпу на кудрявый затылок и весело болтая.
– Забавный мальчонка, нечасто таких встретишь, – говорили они. – Да еще такой любезный. Нету в нем дурной крови.
Возвращаясь домой, они рассказывали про него женам, а жены рассказывали друг другу, и вскоре почти каждый если не повидал сам, то хотя бы слышал какую-нибудь историю о маленьком лорде Фаунтлерое; со временем почти всем стало ясно, что «злобный граф» нашел наконец кого-то, кого сумел полюбить, кто тронул и даже отогрел его жестокое, черствое старое сердце.
Но никто даже не подозревал, насколько сильно оно отогрелось. День ото дня старик все больше и больше привязывался к внуку – единственному созданию, которое ему когда-либо доверяло. Он обнаружил, что с нетерпением ждет, когда Седрик станет сильным и красивым юношей, способным добиться в жизни всего, чего захочет, но по-прежнему добросердечным и дружелюбным, и размышлял о том, какой путь он изберет, как использует свои дарования. Частенько при виде того, как малыш лежит у очага, изучая какую-нибудь большую книгу, а блики огня играют на его светлых волосах, глаза старика начинали блестеть, а к щекам подступал румянец.
– У мальчика грандиозное будущее, – говорил он себе, – грандиозное!
Граф никогда никому не признавался в своих чувствах к Седрику; если он и говорил о нем с другими, на губах его неизменно играла мрачная усмешка. Но Фаунтлерой очень скоро понял, что дед любит его и хочет, чтобы он всегда был рядом – подле его кресла в библиотеке, за обеденным столом, в поездке верхом или в карете, на вечерних прогулках
