Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
– Она такая добрая. Один раз, когда я упал и поцарапал коленку, она мне дала яблоко за так. Поэтому я ее все время вспоминаю. Мы ведь всегда помним тех, кто сделал нам добро.
Этому честному, простодушному малышу даже не приходило в голову, что на свете бывают люди, не помнящие добра.
Разговор с Диком вышел весьма захватывающим. У него как раз опять возникли трудности из-за Джейка, и благодетели нашли его в подавленном настроении. Помощь, которую с невозмутимым видом пообещал Седрик, показалась пареньку столь чудесным решением всех проблем, что от изумления он едва не лишился дара речи. Лорд Фаунтлерой изложил цель своего визита крайне просто и без всякой напыщенности. Мистер Хэвишем, молча стоявший рядом, был весьма впечатлен его прямотой. От новостей о том, что его старый приятель стал лордом, а если доживет, то не избежит и графского титула, Дик вздрогнул и выпучил глаза, так широко разинув рот, что у него с головы свалилась кепка. Поднимая ее с земли, он издал весьма примечательное восклицание – точнее, примечательным оно показалось мистеру Хэвишему, а Седрик слышал его и раньше:
– Хорош заливать-то!
Его милость немного смутился, но не потерял присутствия духа.
–Все сперва думают, что это неправда,– сказал он.– Мистер Хоббс решил, что у меня солнечный удар. Я и сам сначала не обрадовался, но теперь, когда привык, уже намного лучше. Сейчасний граф – мой дедушка, и он говорит, чтобы я делал все, что захочу. Он очень добрый, хоть и граф, и прислал мне с мистером Хэвишемом много денег, вот я и принес тебе столько, чтобы хватило выкупить долю Джейка.
Позднее Дик действительно ее выкупил и сделался владельцем предприятия – а также нескольких новых щеток, совершенно восхитительной вывески и рабочей одежды. Он, как и торговка яблоками с впечатляющей родословной, едва мог поверить своей удаче; вид у него был такой, будто он грезит наяву; он пялился на своего юного благодетеля во все глаза, словно боялся проснуться от этого великолепного сна. Возможно, он так и не поверил бы до конца, но тут Седрик протянул ладошку для прощального рукопожатия.
– Что ж, до свидания, – сказал он, стараясь говорить твердо, но его голос слегка дрогнул, а большие карие глаза часто заморгали. – Надеюсь, теперь дела пойдут хорошо. Мне жаль, что приходится уезжать так далеко от тебя, но я, может, еще вернусь, когда стану графом. И мне бы хотелось, чтобы ты мне написал, ведь мы всегда были с тобой добрыми друзьями. Если напишешь, то письмо надо отсылать по этому адресу. – Он подал ему листок бумаги. – И меня теперь зовут не Седрик Эррол, а лорд Фаунтлерой, и… и прощай, Дик.
Дик тоже захлопал глазами, но все-таки не смог прогнать влагу с ресниц. Он был необразованный чистильщик обуви и, даже пытаясь изо всех сил, пожалуй, не сумел бы разобраться, что именно чувствует, – возможно, поэтому он и не стал пытаться, а просто поморгал и сглотнул ком в горле.
– Досадно это, что ты уезжаешь, – хрипло проговорил он. Потом еще сморгнул. Потом поглядел на мистера Хэвишема и коснулся ладонью кепки. – Благодарствую, сэр, что привели его сюда, и за всю вашу помощь. Он… он мировой малец, – добавил Дик. – Завсегда мне нравился. И веселый такой… ну, в общем, мировой малец.
Когда они откланялись, он еще долго стоял и глядел, словно завороженный, вслед тоненькому силуэту малыша, который жизнерадостно вышагивал подле своего высокого чопорного сопровождающего. На глазах Дика блестели слезы, а в горле все так же стоял ком.
До самого дня своего отплытия его милость каждую свободную минуту проводил в бакалейной лавке с мистером Хоббсом. Атмосфера там царила мрачная: хозяин был заметно подавлен. Когда его маленький друг с торжественным видом преподнес ему прощальный подарок в виде золотых часов с цепочкой, бакалейщик даже не сумел выразить должной благодарности. Он положил коробочку себе на колено и несколько раз оглушительно высморкался.
– Там надпись есть, – сказал Седрик, – внутри. Я сам придумал, что написать. «Мистеру Хоббсу от его старейшего друга лорда Фаунтлероя. Пусть другу про меня всегда напоминает этот дар». Я не хочу, чтоб вы меня забыли.
Мистер Хоббс еще раз громко высморкался.
– Не забуду, – обещал он таким же хрипловатым голосом, каким говорил Дик. – Но и ты гляди не позабудь меня, когда окажешься у британских ристакратов.
– У кого бы я ни оказался, я вас не забуду, – ответил его милость. – Я провел с вами самые счастливые часы в своей жизни – или точно одни из самых счастливых. Надеюсь, вы когда-нибудь приедете меня навестить. Я уверен, дедушка будет очень рад. Может, он даже напишет вам, когда я ему про вас расскажу. Вы… вы же не возражаете, что он граф, правда? В смысле, вы бы не отказались из-за этого приехать, если бы он вас пригласил?
– Я бы приехал навестить тебя, – великодушно ответил мистер Хоббс.
Сошлись они на том, что, получив горячую просьбу графа приехать и погостить несколько месяцев в замке Доринкорт, он отставит в сторону свои республиканские предубеждения и сразу же возьмется собирать саквояж.
Наконец все приготовления были завершены; настал день, когда чемоданы отправились на пароход, а потом Седрику с мамой пришла пора садиться в ожидавшую у двери коляску. И вот тогда мальчика охватило странное чувство потерянности. Его мама довольно долгое время провела, запершись в своей комнате; когда она спустилась, глаза ее казались огромными и влажными, прелестные губы подрагивали. Седрик бросился к ней, а она наклонилась к нему; они обнялись и расцеловали друг друга. Он знал, что им обоим отчего-то грустно, но едва ли мог понять, в чем причина. И все же одну ласковую мысль ему удалось облечь в слова.
– Мы любили этот домик, правда ведь, Душенька? – сказал он. – И всегда будем его любить, правда?
– Да… да, – ответила она с тихой нежностью. – Да, мой хороший.
После этого они сошли в экипаж. Седрик сел близко-близко к ней, и, пока она смотрела в окошко на удаляющийся дом, он смотрел на маму, гладя и прижимая к сердцу ее ладонь.
А потом, казалось, почти в одночасье, они очутились на пароходе, среди невообразимой давки и суматохи: к сходням подъезжали кареты, высаживали пассажиров; пассажиры бурно переживали из-за багажа, который еще не приехал и теперь рисковал опоздать; повсюду грузчики таскали и перебрасывали огромные чемоданы и ящики; матросы разворачивали канаты и ловко сновали туда-сюда; отдавали приказания офицеры; на борт поднимались
