Огни Хафельберга - Софья Валерьевна Ролдугина
— Проехали. Просто я уже недели три не занимался… Чёрт, это тоже проехали. «Мне бы твои проблемы», — с неуловимой ноткой сарказма откликнулся всеслышащий и всепонимающий Шелтон. — Ещё кофе. — А я уже выпил, — сомнением заглянул Марцель в свою чашку. — Ого! Да, давай. И штрудель.
Мысль о предстоящем отъезде Шелтона вызывала беспокойство, но вместе с тем вертелась вокруг неё ещё одна, тоже волнующая и очень рискованная.
Может, мне попробовать поискать призраков специально? Ведь если я буду готов, то не испугаюсь и разберусь наконец, почему у меня в их присутствии телепатия отключается.
Провожал напарника на поезд Марцель вместе с Уллирики. Вышло это случайно. Перед отъездом Шелтон заскочил в комнату, переодеться потеплее, прихватить зонт и, как Марцель подозревал, валяющийся без дела за подкладкой чемодана пистолет. В это время Уллирики на кухне варила в кастрюльке какой-то ведьмина зелья и шиповника, мята, мёда и лимонных корок, но высунула на шум свой любопытный нос в коридор и, конечно, заинтересовалась, куда Шелтон едет такой красивый.
Такой красивый — это не в привычном образе обаятельного профессора, а как стратег, консультирующий банду, со всеми полагающимися атрибутами вроде темных очков или тяжелого перстня с металлической печаткой на безымянном пальце. «Куда устраивать кому-то проблемы?», радостно сдал Марцеля напарник и схлопотал пинок. У Лирики подумала-подумала и заявила, что тоже хочет поучаствовать.
В итоге на поезд Шелтона сажали под вопли вроде «Не забудь перенести нам их головы!» и «Бей сильнее, не бойся! Я потом сама отмою твои ботинки от крови!» Стратег старательно делал вид, что эти двое психов не с ним, а Марцель ржал как конь, пока последние вагоны не скрылись в туннеле и только потом обессиленно распластался по холодным плитам платформы. «Нервы, нервы», — выдохнул он, жмурясь на ясное небо.
Это из-за случая в церкви?
Ульвике присела рядом и сочувственно погладила его по щеке. — Из-за всего вместе, — пробормотал Марцель, зажмурившись на мгновение крепко-крепко, так, что глазам стало больно. — Давай заварим кофе в термос и пойдем валяться где-нибудь на холме и смотреть на город. До самого вечера. — Давай, — легко согласилась она, — и еще бутербродов сделаем. К дому Вальцев Марцель плелся, ощущая город чем-то своим, неотделимой от сознания частью, так же, как Шельдорф раньше.
Походя, касаясь мысли официанта в пивнушке, завихрений сплетен в головах у кумушек перед пекарней, как большую кошку оглаживая сознание рыжей девчонки, рисующей мелом звезды на мостовой перед крыльцом дома, ловя музыкальный отклик со стороны монастыря, Марцель чувствовал себя не пришельцем, а хозяином, и это ощущение хотелось длить и длить.
У Вальцев улерике неторопливо отсыдило шиповниковый отвар из кастрюли в термос и достала из холодильника упакованные сэндвичи. Наблюдая за вознёй, Марцель подпёр щёку ладонью. — У меня такое чувство, что ты заранее знала, как мы день будем проводить. — Неа, — тряхнула головой Ульрики, — просто хотела провести его именно так. — И? — Ну, мои желания сбываются.
Тогда пожелай мне личный остров, — ляпнул Марцель и засмеялся. Ульрике серьёзно покивало. «Может, не сразу, но он у тебя обязательно будет». А потом они валялись на траве, делили сэндвичи на двоих и смотрели на город, казавшийся с холма игрушечным. Дул восточный ветер, и облака летели грязными клочьями в невидимых потоках. Зелень словно вымывалась из жухнувшей листвы и пропитывала синеву небо.
На ратуше сверкал золотом флюгер и крутился как сумасшедший. Ульрике по секрету сказала, что он сделан в виде лисицы и может отводить зло. Тогда Марцель почему-то вспомнил портреты на стене.
Кафе Линденофф и обронил «А я видел твой дагеротип. Неплохо ты сохранилась с девятнадцатого века».
«Спасибо за комплимент», — невозмутимо ответила Ульрике и цапнула из корзинки предпоследний сэндвич. «Я же говорила, что старше тебя». «Жуть!» — Да не говори, а Бригитта Кауфер моя праправночка. — Ага, — хохотнул Марцель, скашивая взгляд на Ульрике. Она с задумчивым видом обнюхивала ломтик копченой рыбы на сэндвиче. — А мы с Шелтоном — спасители человечества.
В будущем. — Почему нет? — философски вздохнула Ульрике. — Бедное, бедное человечество. — Кстати, зря ты не ешь рыбу. Вкусно ведь? — Да ну! — скривился Марцель, откидываясь на спину, и спохватился. — Так, не уходи от темы. Так что насчет того до геротипа? — Еще один портрет в галерее мертвецов. — равнодушно пожал о плечами Ульрике.
Марцель прислушался.
Нет, не врешь.
Интересно. А ты знаешь, что половина тех девушек и правда умерла насильственной смертью? — попробовал он зайти с другой стороны. Ульрике отложила надкусанный сэндвич, неотрывно глядя в одну точку, где-то между городом и небом, и застыла. Ее сознание захлестнула огненная волна.
Искры с нопом, взлетающие к звездам, жадные языки пламени, вылизывающие до черноты человеческие руки, налет пепла на багровых углях.
Знаю.
А вот откуда ты знаешь это, Мартель? — Ну, Шелсон раскопал хроники и… — Нет, я не об этом. Ульрики обернулась к нему. Зрачок у нее был похож на точку и по цвету почти сливался с темно-темно-карей радужной оболочкой. Две куцые смешные косички от висков щекотали кончиками голые плечи.
Откуда ты вообще узнал, что нужно искать в Хаффельберге мертвецов?
Мы… В горле у Мартеля резко пересохло, он потянулся за термосом, но передумал и отдернул руку. Ульрики продолжала смотреть в глаза, не мигая. «Я…» Солгать было невозможно, совершенно нереально, язык постепенно немел, как в кабинете у стоматологов, колобшего слишком много анестетика. «Я видел их…» Губы ульрики тронула тень улыбки.
«Их…».
И Марцель сдался. «Девушек, красивых девушек, которые вдруг начинали гореть и кричать без звука…» — отчего-то добавил Марцель, глядя в сторону. Ветер колыхал в верхушке травы, как огромное изжелто-зеленое море, расплескавшееся от спуска с горы через холмы и к темной громадине леса. Невероятно далеко у самого горизонта упрямо ползла через долину серебряная змея электрички, к черной норе у основания гряды, сочившейся призрачным запахом дыма и острой кедровой смолы.
Дневной свет, нереальный, как на раскрашенных ретро-пленках в фильмах тридцатых годов, лился, кажется, со всего неба одновременно, измеряя от игольных проколов на куполе, и солнце было всего лишь самым большим из них. Мартель зажмурился, вытравливая из головы навязчивую картинку. Ульрики тихо вздохнула и перекатилась по шелестящей траве, прижавшись к нему боком.
«Их можно увидеть лишь тогда, когда реальность становится тонкой, на грани», — прошептала она прямо.
На ухо, закидывая руку ему за спину, на плечо, прикладывая ладонь к виску. Пальцы у нее были горячие, и дыхание тоже.
В сумерках, между днем и ночью, между сном и бодрствованием, когда внезапно просыпаешься один в темноте, на перекрестках, между одной дорогой и другой, в зеркалах, на мостах, между безумием и холодным рассудком, я тоже их вижу, Марцель, Марцель, и чаще всего ту девочку в клетчатой рубашке и широких джинсах, рыжую. — Дани…
Сссс!
Положила ульрики пальцем ему на губы, и Марцель снова онемел.
Не называй их имена.
Ты и так ходишь по грани. Поэтому я и заметила тебя тогда. Я тебя очень долго ждала, Марцель.
Под рёбрами у Марцеля словно пузыри от шампанского забурлили. Он понял, что это смех только когда услышал себя со и испугался сам. — Жуткие какие-то вещи, говоришь? — натужно выдавил он, открывая глаза. Солнечный ретро-эффект уже развеялся, долина стала обычной зеленой долиной, залитой ярким дневным светом. — Шутишь, да? Я даже не могу… — он хотел сказать прочитать тебя, но осекся.
Ульрике не Шелтон, хотя рядом с ней так же спокойно, как и с ним. — Вот чёрт! Хотел бы я понять, что это значит, но я имею в виду всё это! Ульрике шутливо боднуло его в плечо и хмыкнуло.
Поймёшь, если научишься слушать.
А ты, значит, не скажешь? Мартель повернул голову и в упор уставился на Ульрике, как раньше она на него. — Предположим, я хочу дать тебе выбор? — загадочно ответила она. И прежде, чем Марцель что-либо спросил, добавила «Ты же не хочешь, чтобы я опять говорила сейчас жуткие вещи, да?» В голове у нее был огонь, пожирающий Хаффельберг.
Не хочу, — согласился Марцель, — не сейчас, ведь можно еще потянуть время, можно ведь?
Марцель перевернулся на спину, увлекая за собой и ульрики. Она уютно пристроила голову у него на плече и обняла, подсунув руку под поясницу, так, будто была такого же роста или даже ниже. Глядя в небо на серую вереницу клочковатых облаков, Марцель гладил улерьки от затылка к лопаткам с нажимом, как большую кошку, и старался не думать ни о чем. Получалось неплохо.
Ближе к восьми вечера, когда
