Глубокие тайны Клиф-Хауса - Хельга Мидлтон

Эйлин постаралась расслабиться. С трудом распрямила затекшие ноги и спину, легла на пол. Было страшно и холодно. Еще через минуту, чтобы как-то согреться, она свернулась калачиком, но избыток адреналина продолжал клокотать внутри. Все тело сотрясалось мелкой дрожью.

Наверное, Джим находился где-то неподалеку. Очень скоро она услышала быстрые взбегающие по лестнице шаги. Они приближались и остановились рядом с ее комнатой. Затренькал телефон.

– Где ты? – прозвучал его голос совсем рядом, с той стороны двери.

– Я здесь, – ответила она сдавленным шепотом.

– Открой. Мы в доме одни. Я чуть-чуть опоздал. Видел только хвост машины, отъезжающей от твоих ворот.

– Я не могу открыть. Я придвинула тяжеленный стол к двери, а теперь на могу не то что его сдвинуть, Джим, я сама не могу пошевелиться.

– Ты ранена?

– Скорее убита…

– Что за хрень!

Послышался громкий удар в дверь, потом еще один и еще. Стол сдвинулся на несколько сантиметров, и в щели двери появилось плечо, затем рука. Она дотянулась до стола и уперлась в него, тогда как все тело Джима навалилось на дверь и оттолкнуло ее вместе со столом. Щель стала достаточно широкой для того, чтобы он сам мог в нее протиснуться.

Джим увидел Эйлин, лежащую на полу в позе эмбриона, и упал на колени рядом с ней. Привычным жестом приложил пальцы к шее, нащупывая сонную артерию.

Она открыла глаза и увидела его лицо совсем рядом со своим. На подбородке были видны темные точки отросшей за день щетины, на скуле – тонкий след от бритвенного пореза. В нем не было того холодного спокойствия, той профессиональной маски, которая, казалось, намертво приклеена к лицу детектива-инспектора Джима Хикманна. Наоборот, в его взгляде были тревога и… нежность.

Он просунул одну руку под ее затылок, вторую под колени. Легко поднялся и переложил девушку с пола на середину кровати. Эйлин почувствовала, как мышцы спины и ног сами собой расслабляются. Колени выпрямились. Руки взметнулись и обхватили его голову, наклоняя ее все ближе к своему лицу. Тепло его дыхания обдало щеку, и крепкий мужской запах, чем-то напоминающий запах отца, ударил в ноздри. У Эйлин закружилась голова и внутри разлился жар. Он наполнил грудь и плавно потек в низ живота. Спина выгнулась. Ее губы поймали его рот, их языки сплелись. Грудь под его пальцами стала твердой и горячей. Все тело как будто приподнялось над кроватью и зависло в воздухе в ожидании соития.

Джим оказался фантастическим любовником. В обычной жизни сухой, скорее суровый, зажатый в броню либо мундира, либо джинсов и пиджаков-свитеров, теперь, скинув с себя все одежды, он оказался терпеливым, нежным и таким теплым партнером, что через час его ласк Эйлин плыла в волнах ощущений, никогда прежде ею не испытанных.

Он был неутомим. Успокоился только под утро и, кажется, заснул, а она не могла спать. Лежала на боку, подперев голову рукой, играла волосками на его груди и рассматривала такое близкое и теперь такое родное лицо. Крошечный шрамик над бровью, очевидно, след детского падения с дерева или качелей. На расстоянии его и не видно, а вблизи – вот он, белеет перед глазами. На левом плече татуировка. Конечно же, армейское – красный цветок мака и слова «I sacrifice»[18].

Она любовалась его красивым стройным телом, и постепенно на смену блаженству под кожу стал заползать холод осознания. То, что случилось, – ложь и воровство. Она изменила Стиву, он – жене. Пока еще все замерло в синеве сумерек, но скоро, очень скоро взойдет солнце. Оно выжжет тени из углов комнаты, прикроет тела одеждами, а мысли вернет в ежедневный водоворот дел и событий. Они оденутся, избегая прямых взглядов, выпьют кофе (она не была уверена, что кофе в доме есть). Он, скорее всего, поедет прямо в участок. За день запах другой женщины выветрится, как аромат дешевых духов.

А она? Как она теперь будет жить?

Он, словно прочитал ее мысли, потянулся, обнял за талию и притянул к себе.

– Я ждал этого дня, вернее этой ночи, слишком долго. Почти три года.

«И потому женился», – промелькнуло у нее в голове, но она не успела произнести это вслух.

– Больше ждать не буду.

Его губы снова нашли ее. Рука скользила по животу вверх к груди. Пальцы коснулись соска. Тот напрягся, внутри снова разлился жар. Голова все еще пыталась объяснить телу, что то, что случилось, пусть не роковая, но ошибка. Что на этом надо поставить большую жирную точку прямо сейчас, здесь. Но тело жило по своим законам. Пока голубели сумерки и день не наступил, то и хрустальная карета еще не превратилась в тыкву. Колени Эйлин раскинулись, руки обхватили Джима в плотные объятия, и они снова свились в крепкое кольцо инь и ян.

Часть третья

Глава 31

Инь и ян

Он стоял у окна: красивый, голый, ягодицы чуть светлее всего тела – прошлогодний загар почти сошел.

Она, притворяясь спящей, рассматривала его сквозь сеточку ресниц. Страшно было открыть глаза и увидеть все в реальном свете дня. С ним придут реальные вопросы и потребуют реальных ответов. Есть ли они у Эйлин?

Он отвернулся от окна и свободно, не стесняясь своей наготы, прошелся по комнате. Погладил деревянное яблоко – часть резного убранства на крышке старинного бабушкиного бюро, сменившего функцию письменной конторки на туалетный столик. Наклонился, как будто принюхиваясь к смешанному запаху ее духов и полироли. Подошел к стене, где висела доска с приколотыми фотографиями и карточками с именами персонажей нынешнего расследования. Не поворачиваясь к кровати и не глядя на Эйлин, как будто бы зная, что она не спит, он спросил:

– Так ты разыскиваешь свою тетку? Сестру матери?

– И не только ее. – Она открыла глаза – к чему притворяться. – Я хочу понять, кто есть кто в моей семье, а заодно освободить шкафы от скелетов.

Он усмехнулся:

– Думаешь, там еще много осталось?

– Много, мало – все мои.

Ее ответ прозвучал грубо. Как удар наотмашь. Он ничего не ответил. Снял со спинки стула набросанные на него предметы своей и ее одежды, встряхнул. Из кучи выпали его трусы-боксеры и один носок. Второй, по всей видимости, застрял где-то в штанине брюк.

Обыденность происходящего отрезвила обоих.

Она потянула на себя простыню.

– Сделать кофе? – В ее вопросе слышалась скрытая надежда на отказ.

– Не надо. Я и так опаздываю.

Она вдруг почувствовала, что начинает