Огни Хафельберга - Софья Валерьевна Ролдугина
Обнялись они, а я потихоньку и ушла, потому что лишняя там была совсем. С тех пор ульрике у Бригитты Кауфер живет. Она ей то ли родная внучка, то ли троюродная, никто не знает, в общем, а сама фрау Кауфер не говорит. Но я-то помню, какая она в молодости была, ну, вылитая ульрике, только Бригитта черненькая, а эта вишь посветлей, волосы у нее рыжеватые, а на лицо похожи, да.
И сестра Анхелика погрузилась в воспоминания. Мысли её текли ровно и спокойно. Марцелю тоже стало спокойно. Тревоги словно остались далеко, за каменными стенами монастыря. И что-то подсказывало, что, вздумая он сейчас прогуляться по тёмным коридорам, ничего опасного бы ему не встретилось.
Без десяти семь зазвонил большой колокол, и сестра Анхелика спохватилась, что пора идти к вечерней службе, и музей уже час как должен быть закрыт, а молодой профессор так и корпит до сих пор над древними источниками. Марцель клятвенно заверила её, что сию секунду же пойдёт и выведет Шелтона из монастыря, а дверь музея закроет на ключ, который аккуратненько спрячет под коврик. «Да-а-а», задумчиво взвесив в руке отданной сестрой Анхеликой под честное слово ключик, протянул Марцель.
«Интересно, эта жизнь в безопасной провинции так развращает. Я ведь могу оказаться опасным преступником. «Собственно, я он и есть». Соблазну строить что-нибудь этакое только потому, что доверчиво подставили открытую спину, несколько секунд боролся с искренней симпатией к старой монахине. В итоге Мартель ограничился тем, что сделал слепок с ключа в хлебном мякише, чтобы потом заказать дубликат, и на том успокоился.
Шелтон на заявление, что пора бы и честь знать, отреагировал на удивление благожелательно, и даже побаловал напарника байкой по пути к дому Вальцев. — Я нашёл историю твоего Герхарда Штернберга, — сообщил он, когда Марцель, едва успев до закрытия, отдал слепок с ключа в мастерскую на углу, попутно промыв мастеру мозги от излишней подозрительности. Это оказалось несложно. Он умудрился засветиться пару лет назад в газете, правда под инициалами, не под полным именем и фамилией, но там была фотография с заретушированными глазами, так что, думаю, это он.
И ты был прав, там действительно замешана баба, одна немолодая стерва из правления банка Голден Сити. Мысли у стратега подернулись рябью брезгливости. «И что же там случилось?» Марцель любопытно подался к напарнику, но вычленить хоть что-то понятное из нескольких смысловых потоков не смог.
«Ну, не тяни резину». Если сказать совсем коротко и просто, она его домогалась. Цинично усмехнулся Шелтон. Глаза у него оставались такие же добрые-добрые, как во время разговора с сестрой Анхеликой, и от этого сочетания у Марцеля в мозгах всегда короткое замыкание случалось. Сначала ненавязчиво предлагала вместе ужинать. Герхард сперва отказывался, а потом пошел на маленькую уступку.
Так эта дамочка его попыталась сначала напоить, а потом зажала в коридоре, угрожая, что если бедняга Герхард ей не ответит взаимностью, то в тот же день вылетит из банка с волчьим билетом. Герхард то ли не сразу опомнился, то ли нарочно позволил дамочке себя немного потискать, а затем пошёл и написал заявление в полицию. В ходе дела всплыли другие фигуранты, тоже молодые симпатичные клерки, которых дамочка набирала себе в гарем.
По решению суда она выплатила жертвам солидную компенсацию. Правда, после этого скандала Герхард всё равно не смог оставаться в банке, уволился через два месяца и вернулся в родной город, где с тех пор и работает в полиции. — Да уж, точно бедняга. Интересно, у него травма на всю жизнь случайно не осталась? На месте Герхарда я бы обеспечил ей такие ночные кошмары, что она б зареклась приставать к своим подчиненным, — мрачно посулил Марцель.
— У тебя несколько больше возможностей, чем у обычного человека, — пожал плечами Шелтон. — Мне гораздо ближе другой вариант — использовать дамочку, держа её на коротком поводке, а потом, когда она себя исчерпает, слить на неё компромат. Правда, есть одна загвоздка. — Какая? Мартель не удержался и положил пальцы Шелтону на сгиб локтя, чтобы яснее слышать мысли.
— Она наверняка бы попыталась распустить руки. А я не выношу, когда меня трогает, — задумчиво ответил Шелтон, глядя на аллеющий горизонт. — Поэтому, наверное, я бы просто подстроил для неё несчастный случай. Марцель поспешно одернул пальцы, разрывая прикосновения. — Ты серьезно? — Я всегда серьезен, — шванг. С достоинством откликнулся он.
Особенность характера? Ему было весело, хотя торжественное выражение лица говорило об обратном. — Вот что хочешь, могу поставить, — пронеслось в голове. — Но сейчас меня накололи. Правда, в чем состоял прикол, ответить Марцель затруднялся. Кафе Линденов оказалось уже закрытым, вполне ожидаемо. Классический саксонский ужин от добродушной Гретты стал слабым утешением, поэтому решено было заскочить на заправку, круглосуточный магазин и хотя бы купить мороженого на десерт.
Прогулка затянулась, и в итоге домой получилось вернуться только около десяти часов. Вальцы, естественно, уже спали. Ульрики куда-то запропастилась. Марцель даже специально подошел и подергал дверь в ее комнату. Шелтон, наскоро перекусив, опять засел за работу. На сей раз полез проверять свои вложения. Под окном орали коты, перепутав август с мартом.
Марцель поглядел-поглядел на светящийся экран Шелтонова ноута, на сгущающиеся в темном небе тяжелые, явно грозовые тучи, послушал кошачьи вопли и полез в аптечку за берушами. Проснулся он от полнейшей, оглушающей тишины. Бируши были ни при чем. Они уже давно вывалились, закатились под шею и теперь только мешали спать.
Но даже и с заткнутыми ушами обычно что-то слышно. Ток крови, собственное сердцебиение. Сейчас же Марцель не слышал ничего. Даже чужих мыслей. Как будто телепатия отключилась. А еще все тело было в холодной испарине.
Кошмар приснился, наверное.
Сонно выпростав руку из-под одеяла, Марцель вслепую нащупал шнурок ночника, дернул и только потом открыл глаза по привычке Щурись. Свет был неестественно тусклым, лиловатым, он словно шарахался от предметов, окруженных сюрреалистически густыми угловатыми тенями, но кое-что Марцель разглядел сразу. На краю его кровати сидела женщина в старомодной шляпке.
— Ульрике? — беззвучно выдохнул Марцель, уже зная, что ошибается. Руки и ноги стали ватными, а влажное от пота одеяло потяжелело килограмм на пятнадцать.
Я дома.
Кровь застучала в висках, игольной болью отдаваясь во всем теле. — Это просто ночной кошмар.
Я дома, а рядом спит Шелтон. Три шага до него, три шага. Это сон. «Я тоже сплю, я дома, я…».
Женщина обернулась к Марцелю, словно услышав оклик. «Ну не надо…» Губы у Марцеля растрескались и пересохли. Хотелось кричать, но почему-то получался только шепот и то беззвучный. «Уходи, не надо… Отстаньте вы все от меня…» Очень естественным, почти до боли человеческим движением — женщина перевернулась на бок и поползла по скомканным одеялам к парцелю.
А он даже ноги не мог поджать и двинуться не мог, и даже зажмуриться, только дышал все чаще, и воздух был колючим, и горячим, и с привкусом ржавчины. Неимоверная тяжесть вжимала в матрас, словно наваливалась бетонная плита — на щиколотке, на колени, на бедра, на грудную клетку. — Тусклый свет ночника наливался краснотой.
Не надо!
Марцель шептал и даже голоса своего не слышал, словно оглох. Разум был парализован, не дотянуться, не позвать. Матрас почему-то не прогибался от её страшной тяжести. Даже на подушке не оставалось вмятин, там, куда опирались её руки, по обе стороны от головы Марцеля.
Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста,
Пожалуйста!» Он уже и сам не знал, кого и о чем просил. Ее лицо было совсем-совсем близко, на расстоянии вздоха, но черты расплывались. Марцель и не понял, что это слезы, пока не моргнул и не почувствовал, как к вискам стекает что-то горячее. Женщина смотрела на него, широко распахнув абсолютно черные глаза. Брови были заломлены болезненно, рот раскрыт, и в уголках его запеклась кровь.
Сердце у Марцеля стучало уже так сильно, что, кажется, тело сотрясалось, и что-то кололо в лёгких, и каждый мелкий лихорадочный глоток воздуха отдавался болью.
«Не надо!».
Смотреть было страшно, но зажмуриться, потерять женщину-изведа ещё страшнее. И Марцель смотрел. А потом она вспыхнула. Пламя не обжигало, но Марцель видел, как её кожа чернеет, пресыхает костям, обтягивает череп хрупкой корочкой, как сморщиваются глаза, как глянцевые черные локоны перегорают в дым,
