Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов
188. У бабушки покойной слыхала, что открывалося небо. Я-де шла из бани, чё ли, вдруг-де открылось — там блестит всё. Сразу опеть закрылось. Вот, говорят, там ничё нет, а как серебро блестит. Я больше ни от кого не слыхала. (16)
189. Мы когда-то с мамой, в каком-то году, перед войной-то, вот видели: на небе сначала маленький образовался, красной, круглой. Она говорит: «Месяц всходит». Потом смотрим: больше и больше он, высоко ведь поднялся и как разорвался! Даже нам было слышно, мы все в окно смотрели. И скоро война началася. (8)
190. С севера столбы какие-то шли. Все люди видели. Красный, желтый, синий. Это перед этой, последней, войной было. (41)
191. Блазнит к нехорошему. Мы с матерью пошли дернить могилу отца, а когда дернишь ее, перекладывать дёрно нельзя десять раз. Как положите, так и оставьте. Мать мне говорит: «Мы с тобой пять раз дёрно переложили, отец говорил: так нельзя, сколько переложите, столько покойников будет». Мать домой приходит и говорит, что на кладбище ей поблазнило — ветер задул, дверью хлопнуло. Потом мы узнали, что в этот день пять девок, которые у нас жили, задавило. Они были немки, работали на сплаве. Их послали рыбачить. Избушку, что на берегу стояла, еще при царе Косаре построили. Их в ней и задавило. (1)
192. Перед тем как умереть-то мужу, сон как в руку. Ворона лошадь в запрядях, с санями бежит от меня в сторону кладбища. Бегу-бегу за ей, сколь быстрее, она ишшо пушше скачки делат. «Тьфу, говорю, я тя больше догонять не буду». И ушла. (119)
193. У меня мужик умер, дак тоже налетела птица. Красная такая. Налетела, на стекло села. Я говорю: «Смотри, Зорко, птица. Птица налетела. Глянь-ко!» Потом улетела. И он осенью умер. Вот и все. Она налетела тут вот, на рамку-то села и улетела. Такая скрасна, рябенька. То ли кукушка, то ли кто. (35)
194. Однажды на дом один белка забегала и бегала по бревнам вокруг. Так умерла та женщина, хозяйка-то. Если белка бегает — знамение. (35)
195. Василий, муж мой, рассказывал. Ехал он ночью с лесопункта, его еще не отпускали. С километр от него была речушка. Он только в лес заехал, смотрит: костер и люди вокруг него. Он едет, и костер идет. Он километр ехал по дороге, и все костер за ним шел и люди. А переехал речушку — и не стало костра. Вот как блазнится. (92)
196. Я маленькая была. Привиделось мне раз: к нам в избу старуха идет с котомочкой. Старуха эта приблизилась и исчезла, так ни к кому и не зашла, и никто ее не видел. Я это хорошо помню. (36)
197. В Вилисове парень один жил, Ваня его звали. Шел он как-то из Кургана, девки ему приблазнилися. Он их спрашивает: «Куда вы так поздно?» Они ему: «В Кедровку оформляться». А куды оформляться-то, уж вечер же. До речушки дошел, они его заводить начали. Долго бродил, а когда домой пришел, дурной стал, кричит, поет. Наверно, с месяц такой был. Родители уедут куда, а его как будто зовет кто — бежит на зов в окно по снегу. Это все девки те. Бабушка одна молитвой его вылечила. Здоровый теперь, в Соликамске живет. (63)
198. Я за теленком ходила в стадо. Вдруг ветер страшный поднялся. Домой заторопились. Я и Окся домой пошли, телята-де сами дойдут, смокли мы. Пошла к пекарне я, потом выглянула и вижу: Катя телят гонит. Хворостина у ей в руках огромная, и она ею вертит. Кричу: «Катя, не гони телят!» Она меня ровно как и не слышит. Я ей опять кричу, а она все не слышит и так быстро уходит. Спрашиваю потом Катю: «Чё не откликнулась-то?» Приблазнилась мне тогда Катя-то. Она ведь тогда на пече спала, нигде не бывала. А у Окси сестра померла. Не перед добром блазнит. (23)
199. Перед войной матери поблазнило, что в доме напротив военкомата, где сейчас столовая детдома, женщина пела «Чудный месяц». Женщина поет, а песня ушла на Троицкую гору. Утром мать спросила женщину из того дома: «Свадьба у вас была? Гармошки играли?» — «Нет, никакой музыки у нас не было». Зимой поблазнилось — вскоре война началась. Солдат через гору погнали, женщины и выли. (1)
200. У них тоже было холодно дома. Пошли они в баню, там у них на камнях около бани висели горшки, баня у них была подтоплена, тепло, а дома было холодно, нетоплено. И вот они пошли, сели, греются и слышат: кто-то на лыжах подъезжает. А у них тогда болела бабушка. И вот они говорят: «Это, наверное, смерть за бабушкой приехала». И — раз! — лыжи остановились. Они выходят из бани — и никого нету. (15)
201. Есть тут недалеко блазнилка. Болото это. Сказывают, блазнится там. Ехал как-то мужик, молоко вез с фермы. Вдруг видится ему дерево, а под деревом медведь огромный. Так мужик вместе с машиной перевернулся, чуть не утонул. (37)
202. Еще была здесь тетя Катя одна. Когда она косила, там, уже когда по лугу спустишься, копны стояли, и вот увидела: белый человек в шлеме, такой страшный-страшный. И вот она от него бежать! Бежит-бежит по берегу, и он за ней бежит. И вот когда она уже к деревне подбегать стала, и — раз! — он говорит: «Не успел ведь я тебя догнать». В этом логу, говорят, вержится, ну, чудится, кажется. (15)
203. Ну вот он, дядя, рассказывал. Они косили, как раз уже было поздно, и лошадей надо было домой. Двенадцать часов было, уже даже к часу подходило. Ну, он на Лимоне ехал, на лошади на черной. Он едет, а другая лошадь, Серко, остановилась. И вот он звал-звал, а та никак, остановилась, — сочная трава была, с росой, — остановилась и стала есть. Он уже на середине лога ехал, так вот едешь прямо, а потом надо в горку подниматься. И вот он туда поехал, там яма такая, он смотрит: лохматая морда оттуда высунулась. Он закурил папиросу как раз. Он взял и кинул туда папиросу изо рта и потом так вот обвернулся, смотрит: папироса дымится сама. Курится сама папироса, дымит прямо. И вот затрешшали даже сучья, и лошадь вторая, Серко, она как сумасшедшая, как будто ее кто-то плетью гонит, лупит, перегнала даже. И с тех пор он всё в галоп скакал.
