Донна Тартт - Маленький друг

Гарриет оцепенела. Она ведь довольно ясно представляла, что произойдет, но отчего-то все шло шиворот-навыворот, будто она глядела в телескоп не с той стороны – приглушенные, неестественные крики, механические движения, все замедлилось от беспримесного, ошалелого ужаса. Теперь не выйдешь из игры, не бросишь игрушки, не смахнешь фигуры с шахматной доски, чтоб начать партию заново.

Гарриет пустилась наутек. За спиной у нее взметнулся ветер, раздался грохот, и вот уже Хили пронесся мимо нее на велосипеде, спрыгнул со съезда и рванул по трассе, пригнувшись к рулю, съежившись, будто крылатая обезьянка из книжки про волшебника страны Оз, яростно крутя педали – теперь каждый был сам за себя.

Гарриет бежала, и сердце у нее выскакивало из груди, позади бестолковым эхом метались слабые вскрики (аййййй… айййй). Полыхало убийственно безоблачное небо. С обочины. в траву, сюда. мимо забора с табличкой “Вход воспрещен!”, срезать через пастбище. Там, в бездонной жаре над дорогой, они с Хили прицелились и угодили даже не в машину, а в точку бифуркации: время стало зеркалом заднего вида, в котором мелькнуло и исчезло прошлое. Можно бежать вперед – и добежать до дома, но назад – назад уже не убежишь, ни на десять минут, ни на десять часов, ни на десять лет или дней. А это, как говорит Хили, невезуха. Невезуха, потому что Гарриет хотелось бежать только назад, потому что сейчас ей хотелось только одного – убежать в прошлое.

Кобра с облегчением скользнула в высокую траву, в жару и зелень, напомнившие ей о родине – подальше от городских чар, городского морока. В Индии кобра добывала себе пропитание на окраинах деревень и в полях (в сумерках она проскальзывала в амбары с зерном и охотилась там на крыс), поэтому и на новом месте она живо осваивалась в сараях, зернохранилищах и мусорных баках. Еще много лет она будет попадаться на глаза фермерам, охотникам и пьяницам, ее будут ловить искатели приключений, пытаясь сфотографировать или убить, и путь ее – безмолвный, одинокий – будет устлан слухами о загадочных смертях.

– Ты с ней почему не поехал? – наскакивал Фариш на Дэнни, пока они ждали в приемном покое реанимации. – Я жду ответа. Мне казалось, что и домой ее ты повезешь.

– Да откуда мне было знать, что она раньше выйдет? Нет бы звякнуть мне в бильярдную. Я приезжаю к суду в пять, а ее уж и след простыл.

“А ты, мол, добирайся, как знаешь”, чуть было не прибавил он. Дэнни пришлось тащиться на автомойку и просить Реверса, чтоб тот подбросил его до дому.

Фариш шумно дышал – сопел, видно, что вот-вот сорвется.

– Раз так, надо было там ее дожидаться.

– В суде? Или в машине сидеть? Целый день?

Фариш выругался.

– Надо было мне ее отвезти, – сказал он и отвернулся. – Так и знал, добром это все не кончится.

– Фариш… – Дэнни умолк.

Пожалуй, не стоило напоминать Фаришу о том, что он не умеет водить.

– А какого черта ты ее в грузовике не повез? – рыкнул Фариш. – Отвечай!

– Она сказала, что у грузовика лесенка уж больно крутая, она не заберется. Лесенка крутая, – повторил Дэнни, заметив, как побагровел Фариш, которому что-то послышалось.

– Слышу! – огрызнулся Фариш.

Он окинул Дэнни долгим тяжелым взглядом.

Гам лежала в реанимации – под двумя капельницами, с кардиореспираторным монитором. Ее в своем грузовике привез какой-то мужик. Он как раз проезжал мимо и стал свидетелем невероятного зрелища: по шоссе спотыкаясь, ковыляет старушка, а в плечо ей намертво вцепилась королевская кобра. Он выскочил из машины, вытащил из кузова пластмассовую оросительную трубу в шесть футов длиной и принялся охаживать тварь. Когда он наконец сбил кобру наземь, та метнулась в траву и уползла, но тут уж не сомневайтесь, сказал он врачу, когда привез Гам в больницу, то была самая настоящая кобра – капюшон, метина в форме очков, все было при ней. Он знал, как выглядит кобра, видел ее картинку на коробке патронов для пневматики.

– А броненосцы, а пчелы-убийцы, – говорил водитель грузовика, приземистый коротышка, румяный, улыбчивый, щекастый, пока доктор Бридлав листал главу про ядовитых рептилий в учебнике терапевтической помощи, – лезут к нам с Техаса, а потом на людей бросаются.

– Если вы говорите правду, – отвечал ему доктор Бридлав, – то эта кобра приползла из мест, которые подальше Техаса будут.

Доктор Бридлав долго проработал в неотложке, а поэтому прекрасно знал миссис Рэтлифф, которая здесь была постоянным гостем. Один юный медбрат отлично ее передразнивал, изображал, как она, держась за сердце, ковыляет к карете скорой помощи и одышливым голосом раздает указания внукам. Эта история с коброй – какая-то чушь собачья, но чушь или не чушь, а у старухи все симптомы совпадают – ее укусила кобра, а не какая-нибудь местная змея. У нее набрякли веки, упало давление, она жаловалась на боль в груди и затрудненное дыхание. Если б ее укусил гремучник, вокруг ранки была бы характерная припухлость, а ее не было. Укус, похоже, был неглубокий. Пиджак был с подплечниками, и поэтому кобре не удалось прокусить плечо.

Доктор Бридлав сполоснул крупные розовые руки, вышел к угрюмо столпившимся возле реанимации внукам.

– Налицо нейротоксические симптомы, – сказал он, – птоз, угнетение дыхания, понижение кровяного давления, отсутствие ярко выраженных отеков. Мы внимательно следим за ее состоянием, так как ее, возможно, придется интубировать и переводить на искусственное дыхание.

Внуки вздрогнули, недоверчиво на него уставились, самый младший – по виду умственно отсталый – энергично замахал рукой.

– Привет! – сказал он.

Фариш выдвинулся вперед, чтоб было ясно, кто тут главный.

– Где она? – он оттолкнул доктора. – Мне надо с ней поговорить.

– Сэр… Сэр! Боюсь, что сейчас этого сделать нельзя. Сэр, убедительно прошу вас вернуться.

– Где она? – Фариш растерянно застыл посреди трубок, аппаратов, попискивающих устройств.

Путь ему преградил доктор Бридлав.

– Сэр, она отдыхает. – Он ловко, при помощи парочки санитаров, выпроводил Фариша обратно в приемный покой. – Ее лучше не беспокоить. Сейчас вы ей ничем не сможете помочь. Вот, глядите-ка, вот здесь можно присесть и подождать. Вот здесь.

Фариш стряхнул его руку.

– А вы-то ей как помогаете? – спросил он так, будто помогали они ей спустя рукава.

Доктор Бридлав снова бойко зачастил о кардиореспираторных мониторах, птозе и отсутствии ярко выраженных отеков. Умолчал он только о том, что в больнице от яда кобры не было противоядия и достать они его никак не могли. И не сказать, чтоб за те несколько минут, что он листал учебник терапевтической помощи, он узнал о чем-то, чего ему не рассказывали во время учебы. Человеку, которого укусила кобра, поможет только одно определенное противоядие. Но противоядие это можно было раздобыть только в очень крупных зоопарках или солидных медицинских центрах, да и вводить его надо в течение пары часов после укуса, а то – никакой пользы. Старушке придется выкарабкиваться самой. Вероятность того, что укус кобры окажется смертельным, сообщал учебник, от десяти до пятидесяти процентов. Разброс огромный, если учесть, что в учебнике не было сказано, как именно велись подсчеты выживших – это только те люди, которым удалось ввести противоядие, или вообще все укушенные? Кроме того, пациентка была старая, у нее и помимо укуса проблем со здоровьем хватало. Ее медкарта была в палец толщиной. И потому, когда доктора Бридлава спрашивали, переживет ли она ночь, протянет ли хоть еще час, он совершенно не знал, что на это отвечать.

Гарриет повесила трубку и пошла к матери – без стука вошла к ней в спальню, встала в ногах кровати.

– Завтра я поеду в лагерь на озере Селби, – объявила она.

Мать Гарриет оторвала взгляд от нового номера журнала выпускников Ол Мисс. Она клевала носом, читая о бывшем однокурснике, который был теперь в Конгрессе и занимался чем-то таким сложным, что она никак не могла понять, чем же.

– Я позвонила Эди. Она меня отвезет.

– Что-что?

– Вторая смена уже началась, но они сказали Эди, что все равно меня возьмут, хоть это и против правил. Они ей даже скидку дали.

Она бесстрастно смотрела на мать, ждала. Мать молчала, да и какая разница, что она там скажет – если вообще скажет, – потому что всем теперь заправляла Эди. Гарриет ненавидела лагерь на озере Селби, но все-таки это лучше, чем исправительная школа или тюрьма.

Гарриет позвонила бабке, потому что запаниковала. Не успела она домой добежать, еще мчалась по Натчез-стрит, как услышала вой сирен – скорая это была или полиция, она не поняла. Задыхаясь, прихрамывая – ноги заходятся от судорог, легкие так и обжигает болью, – она заперлась в ванной, побросала всю одежду в корзину для грязного белья и включила воду. Несколько раз, пока Гарриет сидела в ванне, сжавшись, разглядывая узкие горячие росчерки света, которые просачивались в полутемную комнату сквозь планки жалюзи, ей слышались чьи-то голоса возле парадной двери. А если это полиция, что же тогда делать?