Донна Тартт - Маленький друг

– Тебя уволили?

– Нет, меня не уволили. Я решила, – Ида снова взялась за белье, – я решила, поеду-ка я в Хэттисберг, буду там жить у дочери.

В небе чирикали воробьи. Ида с громким хлопком встряхнула влажную наволочку, повесила ее на веревку.

– Такое вот мое решение, – сказала она. – Пора мне.

У Гарриет во рту пересохло.

– А Хэттисберг далеко? – спросила она, хотя и так знала, что далеко, возле самого залива – в сотнях миль отсюда.

– Далеко-предалеко. Это там, где такие сосны растут, с длинными иголками! Я вам больше не нужна, хватит, – бросила Ида походя, будто сообщала Гарриет, что ей хватит уже сладкого или кока-колы. – Я вон на пару годов старше тебя была, а уж замужем. И с ребенком.

Гарриет обиделась, оскорбилась. Детей она терпеть не могла – Ида это прекрасно знала.

– Да-а, мэм, – задумавшись, Ида продолжала развешивать рубашки. – Все меняется. Я за Чарли Ти вышла, когда мне пятнадцать годов было. И ты скоро замуж пойдешь.

Спорить с ней смысла не было.

– И Чарли Ти с тобой поедет?

– А то ж.

– А он хочет?

– Чего ж не хочет?

– А что там делать?

– Кому делать – мне или Чарли?

– Тебе.

– Ну, уж не знаю. Устроюсь к кому-нибудь работать. За другими детьми глядеть, может, за младенчиками.

Подумать только, Ида – Ида! – бросает ее ради чужого слюнявого младенца!

– Когда ты уезжаешь? – холодно спросила она Иду.

– На той неделе.

Больше сказать было нечего. Ида явно дала понять, что не намерена продолжать разговор. Несколько минут Гарриет наблюдала за ней – как Ида нагибается к корзине, вешает белье, снова нагибается к корзине, – а потом ушла, прошлась по двору, залитому бесцветным, неживым солнцем. Дома она застала мать в наряде Голубой Феи – мать нервно мялась, потом просочилась на кухню, попыталась поцеловать Гарриет, но она вырвалась из ее объятий и, громко топая ногами, выскочила из кухни на задний двор.

– Гарриет? Что такое, моя сладкая? – заканючила мать, выйдя на заднее крыльцо. – Ты на меня как будто сердишься… Гарриет?

Ида удивленно воззрилась на Гарриет, которая вихрем пронеслась мимо нее, и вытащила прищепки изо рта.

– А ну отвечай матери!

Обычно от такого тона Гарриет замирала на месте.

– Мне больше не нужно тебя слушаться, – не останавливаясь, сказала Гарриет.

– Если твоя мать хочет уволить Иду, – сказала Эди, – я ей не могу помешать.

Гарриет безуспешно пыталась заглянуть Эди в глаза:

– Почему не можешь? – наконец спросила она, когда Эди уткнулась в блокнот. – Эди, почему не можешь?

– Не могу и все тут, – ответила Эди, которая прикидывала, что взять с собой в Чарльстон.

Синие туфли на плоской подошве – самые удобные, но двухцветные лодочки лучше сочетаются с ее светлыми летними костюмами. Эди к тому же немного покоробило, что Шарлотта, решившись на такой ответственный шаг, как увольнение прислуги, даже не спросила ее совета.

Гарриет настаивала:

– Но почему ты не можешь ей помешать?

Эди отложила карандаш:

– Гарриет, я не имею права.

– Не имеешь права?

– Моего мнения не спрашивали. Дорогая моя девочка, не волнуйся, – бодрым тоном продолжила Эди, рассеянно похлопала Гарриет по плечу и встала, чтоб подлить себе кофе. – Все устроится к лучшему! Вот увидишь!

Обрадовавшись, что с этой бедой она быстро разобралась, Эди налила себе еще кофе, уселась обратно за стол и, нарушив мирную (как ей думалось) тишину, сказала:

– Мне бы в поездке, конечно, очень пригодилась парочка костюмов, которые гладить не надо. Мои уже все поизносились, а льняные брать в дорогу непрактично. Можно было бы пристроить портплед на заднем сиденье…

Она глядела куда-то поверх головы Гарриет и снова погрузилась в свои размышления, совершенно не замечая, как побагровела ее внучка и каким злым, вызывающим взглядом она на нее смотрит.

Время шло, Эди была занята своими мыслями, и тут скрипнули ступеньки – кто-то зашел с заднего двора.

– Приве-ет! – чья-то тень за дверью, кто-то, прижав ладонь ко лбу, вглядывается через сетку. – Эдит?

– Так, так! – воскликнул другой голос, тоненький и бодрый. – Да никак это Гарриет там с тобой?

Эди даже встать не успела, а Гарриет уже выскочила за дверь, промчалась мимо Тэт, подбежала к стоявшей на крылечке Либби.

– А где Аделаида? – спросила Эди у Тэт, которая с улыбкой оглянулась на Гарриет.

Тэт закатила глаза:

– Заскочила в бакалею за баночкой “Санки”[27].

– Вот это да, – доносился с порога слегка придушенный голос Либби, – Гарриет, надо же! Какой теплый прием.

– Гарриет, – резко окрикнула ее Эди, – не висни на Либби.

Она ждала, вслушивалась. Услышала, как Либби спросила Гарриет:

– Да все ли с тобой в порядке, ангел мой?

– Боже правый, – сказала Тэтти, – никак ребенок плачет?

– Либби, сколько ты платишь Одеан в неделю?

– О господи! Что это ты вдруг решила узнать?

Эди встала, ринулась к двери.

– Не суй нос не в свое дело, Гарриет, – гаркнула она. – Иди в дом.

– Ох, да Гарриет мне вовсе не в тягость, – Либби высвободила руку, поправила очки и уставилась на Гарриет ясным, невинным взглядом.

– Твоя бабушка хочет сказать, – на крыльцо вслед за Эди вышла Тэт, которая с самого детства только и занималась тем, что облекала в более дипломатичную форму резкие и безапелляционные высказывания Эди, – она имеет в виду, Гарриет, что о деньгах спрашивать невежливо.

– Эка важность, – не поддалась им Либби. – Гарриет, я плачу Одеан тридцать пять долларов в неделю.

– Мама платит Иде всего двадцать. Это нехорошо, правда же?

– Вот как… – Либби явно опешила, заморгала. – Я даже не знаю. Ну, то есть твоей маме, конечно, лучше знать, но.

Ее перебила Эди, которая вовсе не собиралась все утро обсуждать уволенную прислугу:

– Прекрасная прическа, Либ. Правда же, у Либби волосы нынче идеально уложены? Кто тебя причесывал?

– Миссис Райан, – Либби засмущалась, вскинула руку к голове.

– Мы нынче все седые, – любезно подхватила разговор Тэт, – нас теперь одну от другой и не отличишь.

– А тебе нравится прическа Либби? – строго спросила Эди. – Гарриет!

У Гарриет в глазах уже вскипали слезы, она сердито отвернулась.

– А я знаю одну девочку, которой не мешало бы подстричься, – озорно сказала Тэт. – Гарриет, тебя мама еще к цирюльнику водит или уже в салон записывает?

– Как по мне, мистер Либерти совсем недурно ее стрижет, да и берет вполовину дешевле, – сказала Эди. – Тэт, ты бы сказала Аделаиде, чтоб ничего не покупала. Я ведь говорила ей, у меня для нее припасен горячий шоколад в таких отдельных пакетиках, я его уже упаковала.

– Эдит, я все ей сказала, но она говорит, что ей нельзя сахар.

Эди ехидно вскинула брови, спросила с деланым изумлением:

– А что так? От сахара она тоже перевозбуждается?

Аделаида недавно бросила пить кофе – якобы по этой самой причине.

– Ну хочет она “Санку”, пусть купит, я не против.

Эди фыркнула:

– Я тоже. Я ведь не хочу, чтоб Аделаида у нас перевозбудилась.

– Что? Кто там перевозбуждается? – очнулась Либби.

– А ты что, не знаешь? Аделаида больше не пьет кофе. Она от него перевозбуждается.

– Аделаида просто повторяет за своей глупенькой подружкой по хору, миссис Питкок, та тоже недавно начала это всем рассказывать.

– Да я и сама, бывает, от чашечки “Санки” не откажусь, – сказала Тэт. – Но и страдать от его отсутствия не буду. Нет его – и обойдусь.

– Не в Бельгийское же Конго мы едем! В Чарльстоне “Санка” тоже продается, нет никакой нужды тащить с собой огромную, тяжелую банку!

– А почему бы и нет? Шоколад же ты берешь. Себе.

– Ты же знаешь, Эдит, Адди очень рано встает, – разволновавшись, вмешалась Либби, – и она боится, вдруг обслуживать номера начинают только с семи или с восьми…

– Поэтому-то я и беру в дорогу отличнейший горячий шоколад! От чашечки горячего шоколада Аделаиде хуже не станет, нисколечко!

– Меня все устраивает, горячий шоколад – это просто замечательно! – Либби захлопала в ладоши, обернулась к Гарриет. – Всего через неделю мы уже будем в Южной Каролине! Жду не дождусь!

– Да-да, – бодро воскликнула Тэт, – и твоя бабушка такая молодец, что нас всех туда везет.

– Ну, не знаю, молодец я или нет, но думаю, уж сумею довезти нас туда и обратно в целости и сохранности.

– Либби, Ида Рью уволилась, – жалобно зачастила Гарриет, – она уезжает.

– Уволилась? – переспросила Либби, она была туговата на ухо и поэтому вопросительно взглянула на Эди, которая говорила четче и громче всех. – Гарриет, ты уж, пожалуйста, повтори-ка помедленнее…

– Ида Рью, которая у них работает, – Эди скрестила руки на груди, – она уволилась, и Гарриет теперь расстраивается. Я ей уже сказала, что все меняется, одни люди уходят, другие приходят, потому что так устроен мир.